сами. Работа трудная и во многих отношениях опасная. Я имею дело с людьми, которых получил вместе с «Никотианой», так сказать, по наследству от папаши Пьера. А с новыми связываться опасаюсь… Иные пройдохи двух маток сосут!.. Иные политиканы втайне придерживаются левых убеждений и могут подвести вас своими запросами в палате… Удивляюсь, как это вы до сих пор не поняли столь простых вещей?
Барутчиев молчал, мрачно глядя прямо перед собой.
– Итак, положение таково, – продолжал Борис. – У вас хорошие связи с немцами, но в данный момент вы для немцев бесполезны. Я пока не имею таких связей, но держу в руках важные рычаги, которыми можно изменить политический курс. Чудесно, правда? А раз это так – мы союзники, и нам нет никакого смысла наносить друг другу удары из засады. Теперь несколько слов о вас. Я дам такие показания, какие вам нужны. О, не беспокойтесь!.. Судей я могу засыпать аргументами, вычислениями и техническими доводами. А можно и просто припугнуть банк и принудить его к выгодному соглашению. С моей точки зрения, это наилучший выход, иначе вы столкнетесь с разными политическими негодяями, которых банк на вас натравит… Разве я не прав? Таким путем вы спасаете свой дом, имущество, доброе имя и восстанавливаете свою репутацию благоразумного торговца… А я получаю поставки для Германского папиросного концерна и в конце года выделяю вам десять процентов из прибылей, хотя вам не придется и пальцем шевельнуть и вы ничем не будете рисковать.
– Десять процентов – это мало!.. – простонал Барутчиев.
– Как мало?… – сурово проговорил Борис – Совсем не мало.
– Справедливо было бы разделить прибыли хотя бы поровну.
– Это исключено!
– Тогда – сорок процентов!.. Иначе не хочу… не могу согласиться…
– И я не могу.
«Волчонок» был неумолим. Наступило молчание. Барутчиев опять вытер потное лицо.
– Я подумаю, – сказал он наконец.
– Долго думать нельзя. Фон Гайер и Прайбиш, возможно, уже здесь, смотрите не упустите их. Вчера вечером я видел Лихтенфельда.
– Не может быть!.. – удивился Барутчиев. – Где вы его видели?
– Он пьянствовал в баре… Можете считать, что Лихтенфельд для вас уже потерян. Шайка Кршиванека поймала его в свои сети.
– Но Кршиванек – преступный тип… Он ничего не добьется.
– Не будьте в этом слишком уверены. Его шурин – министр в новом правительстве рейха.
Лицо у Барутчиева исказилось и даже как-то поглупело.
– Принимаете мое предложение? – спросил Борис.
– Принимаю… – глухо простонал Барутчиев.
После его ухода Борис позвал главного эксперта и беседовал с ним полтора часа. Синеватые клубы табачного дыма заволокли комнату. Борис говорил спокойно, ясно, почти без передышки. Костов кивал и делал заметки. Время от времени он позволял себе возражать, но Борис тут же отводил его возражения, однако без той суровой надменности, с какой он относился к другим служащим. Под влиянием Марии они вполне доверяли друг другу, и сплетни, распускавшиеся другими фирмами, не могли поколебать это доверие. Костов был легкомысленный волокита, мот, немного ленивый, но умный и очень честный человек. Борис остерегался задевать его самолюбие и после смерти папаши Пьера удвоил ему жалованье и ежегодную премию. Костов же ценил в Борисе его широкий размах и трезвую жизнь. Но, уважая друг друга, оба втайне и презирали один другого, и это объяснялось различием в их характерах. Борис относился к людям холодно и жестоко, а Костов – отзывчиво и человечно. Первый, поднявшись из низов, знал, как опасен бунт голодных, и понимал, что привилегии сытых ненадежны и находятся под угрозой. Второй, выросший в довольстве, считал эти привилегии естественными и не находил нужным нарушать свое спокойствие жесткими и беспардонными мерами против рабочих.
Когда деловая часть разговора была окончена, Борис шутливым тоном спросил эксперта:
– Ну, Костов, что вы думаете обо всем этом?
– Если мы введем тонгу, рабочие ответят на это стачкой.
– Мы ее задушим.
– Не люблю крови.
– Опять сентиментальности! – Борис засмеялся. – Вы живете, как сверхчеловек, а рассуждаете, как муравей.
– А вы наоборот, – отозвался эксперт.
– Какой же образ жизни лучше?
– Естественно, мой. У меня настроение всегда лучше, чем у вас.
– А я разве выгляжу мрачным?
– Да, ужасно мрачным, – подтвердил Костов. – Вы похожи на игрока, который тянет карту за картой, но все время боится, как бы противник не показал ему козырного туза.
Борис задумался.
– Жизнь – это деятельность, Костов! – сказал он немного погодя, – Борьба… напряжение… Именно в этом я нахожу удовольствие.
– Теперь – да, но потом это вам надоест.
– Почему?
