– Борис!.. – прошептала она вдруг.
Его глаза холодно впились в ее мокрое, заплаканное лицо.
– Борис! – продолжала она несколько более бодрым голосом. – Подожди, дай мне сказать!.. Я могу обернуть все это в твою пользу. Я могу сказать тебе кое-что, и это поможет тебе окончательно погубить Кршиванека.
– Гадина! И ты думаешь, что я тебе поверю?
– Умоляю тебя, выслушай меня до конца! – Глаза у Зары посветлели. – Фон Гайер и Прайбиш уже давно тут. Они живут на вилле в Бояне и изучают нашу экономику, а сведения им дает Тренделенбург. Лихтенфельд ужо у нас на поводу, но фон Гайер и Прайбиш упорствуют, И Кршиванек решил шантажировать Прайбиша…
– Как шантажировать?
– При помощи женщин… Он сфотографирует его во время кутежа с женщинами и пошлет снимки в Берлин. Так мы его, во всяком случае, припугнем.
– Кто будут эти женщины?
– Одна из них – я… Понимаешь теперь?
Голос у Зары стал совсем тихим. Он звучал грустно, почти горько.
– Так!.. – ехидно произнес Борис.
Он закурил сигарету и сел в кресло. Мозг его начал работать, как счетная машина. Зара воспользовалась случаем, чтобы напудриться и стереть следы слез. Борис ничуть не возмущался; он был только удивлен глупостью и ребяческими уловками Кршиванека. Если он действительно собирается все это проделать, то его провал будет катастрофическим.
Когда Борис поднял голову, Зара уже напудрилась.
– Я готова на все, что ты хочешь, – уверила она его негромко.
– Хорошо. Если будешь действовать с умом, получишь купчую крепость и установленную награду за этот год. Но если учинишь новую подлость и Кршиванек ничего не предпримет, в Софии тебе не жить. Ты меня понимаешь?
– Да… – с каким-то отчаянием произнесла Зара. – Что я должна делать?
– Ты будешь выполнять все, что тебе прикажет Кршиванек. Остальное – мое дело. А теперь иди!
Он проводил ее до парадного подъезда, потом подошел к телефону и соединился с Барутчиевым.
Борис заговорил таким резким голосом, как будто отдавал приказ.
– Я хочу, чтобы вы немедленно устроили мне встречу с фон Гайером. Можете присутствовать и вы.
– Хорошо, – ответил Барутчиев. – Я уже собирался поговорить с ним о вас.
Борис повесил трубку и стал медленно подниматься по лестнице на второй этаж. Сейчас он не думал ни о Кршиванеке, ни о Заре, ни о фон Гайере, Прайбише и Лихтенфельде. Его сознание было захвачено лишь одной мыслью: «Никотиана» может поставлять Германскому папиросному концерну десять – двенадцать миллионов килограммов табака в год, а он, Борис, может стать самым богатым человеком в Болгарии, гораздо более богатым, чем папаша Пьер и туберкулезный Барутчиев. А потом?… Потом в далях его мечтаний обрисовывались контуры нового величественного этапа. Он создаст филиалы фирмы за границей, будет командовать банками, станет коммерсантом европейского, мирового масштаба.
Но вдруг он остановился.
На верхней площадке, держась рукой за полированные перила, стояла Мария. Глаза ее пристально следили за Борисом, который медленно поднимался по лестнице. Но когда он поравнялся с женой и наклонился, чтобы ее поцеловать, взгляд ее не изменился – казалось, она открыла в муже нечто новое и неожиданное и это ее поразило. Она даже сделала слабое усилие высвободиться из его объятий. И тогда Борис понял, что она слышала его разговор с Зарой. Ее светло-серые глаза смотрели на него неподвижно, в каком-то странном оцепенении.
– Неужели ты примешь участие во всем этом? – тихо спросила она.
– В чем? В глупостях Зары и Кршиванека? Просто я позволю им сделать то, что они задумали. Когда занимаешься торговлей, нельзя заботиться о морали других.
– Но это не торговля, это шантаж!.. – проговорила Мария едва слышно.
– К шантажу я не имею никакого отношения.
– А готовишься обратить его себе на пользу. Даже подбиваешь Зару – обещал ей подачку, вместо того чтобы предотвратить этот шантаж.
– Да? – засмеялся Борис – По откуда ты знаешь, что я не предотвращу его вовремя?
– Если ты это и сделаешь, то только потому, что это будет тебе выгодно. После того, как ты толкнул испорченную женщину к еще более глубокому падению… после того, как унизился до переговоров с ней… после того, как сравнялся с Крпшванеком…
Голос Марии пресекся от негодования.
– Когда я борюсь с подлецами, я не могу выбирать средства.
– И тебе не противна их грязь?
– Уличная грязь может обрызгать каждого.
– Борис!.. – Голос Марии стал мягким и грустным. – . У отца были тысячи недостатков, но так он не поступал. Неужели ты не понимаешь, что Зара подличает потому, что жизнь поставила ее в безвыходное
