мучиться.
Она была маленьким человеком на этой земле, до войны еще только училась в Новогрудском педтехникуме, несколько месяцев работала пионервожатой в глухой сельской школке, жила трудновато, едва зарабатывая себе на кое-какую одежку, перебиваясь с картошки на хлеб. Но она верила в лучшее будущее, а главное — в усвоенный ею из книг идеал добра и справедливости, который по-хамски и враз растоптали фашисты. Она их ненавидела, как только можно ненавидеть личных врагов: за то, что они убили ее свояка — учителя, уничтожили всех ее еврейских подруг в местечке, пожгли окрестные хутора и принесли столько горя народу. И она сказала себе, что жить на одном свете с этим зверьем невозможно, что она будет вредить им, как только сумеет, если только они не порешат ее раньше, чтобы не опоздать, весной, как только растаял снег, она ушла в партизанский лес, и вот уже восемь месяцев для нее нет другой жизни, кроме лесной жизни отряда с ее постоянными опасностями, голодом, холодом, множеством различных невзгод — кроме войны.
— Вот и река. Как переходить будем? — спросил Антон, останавливаясь на невысоком, подмытом водой берегу. — Вплавь? Или по воздуху?
Он, конечно, шутил, сдвинув на затылок облезлую, из овчины шапку с оборванными завязками, и она смотрела на темную в белых берегах неровную полосу воды, и та сегодня не казалась ей страшной. Уж вдвоем они как-нибудь переберутся через эту плюгавую речку, едва не утопившую ее вчера вечером.
Тем не менее как перебраться, еще надо было подумать, и они небыстро пошли вдоль кочковатого, обросшего голым кустарником берега. Ледяные закраины местами были пошире, за ночь их плотно укрыло снегом, на котором кое-где проступали мокрые пятна. В одном месте, где река была уже, крылья льда почти смыкались на середине, но темневшая там промоина указывала на предательскую непрочность этой ледяной перемычки. Надо было искать что-нибудь ненадежнее.
— Может, палку какую положим? — неуверенно предложила Зоська.
— И далеко ты достанешь той своей палкой? — сказал Антон, и в голосе его Зоське послышалась легкая насмешка над ее предложением.
— А что? Я вчера перебросила и чуть не перешла.
— Чуть! Чуть не считается...
Зоська подумала, что, наверное, он лучше знал, что следовало делать, и больше ничего не предлагала, целиком полагаясь на спутника. Хотя ей и казалось, что в нескольких местах стоило попробовать перейти по закраинам, она молчала, ожидая, что скажет он.
— Чертова речка! — ворчал Антон, пробираясь в прибрежном кустарнике. — И не замерзла как следует, и мели залила. Самое хреновое время...
Время для дальних походов, конечно, было не самое лучшее. Е1еделю назад ударили холода с ветром, вчера пошел снег, который не переставал и сегодня — снежные крупинки редко, будто нехотя, неслись откуда-то из мутной выси, было неуютно и холодно, Зоська после стожка не переставала страдать от стужи, все время хотелось прибавить шагу, пробежать, чтобы согреться.
Вдруг Антон замер на краю кустарника, тревожно повернув голову, и Зоська услышала впереди тихий, но явственный всплеск воды. Отведя лозину и пригнувшись, Антон вглядывался сквозь заросли лозняка, и снова где-то под берегом всплеснуло раз и второй. Кто-то там был, и они на минуту замерли, затаившись в кустарнике. Но вот по крупному, с вытянутым носом лицу Антона скользнула добродушная усмешка.
— Бобер! Смотри, вылезает...
Встав на засыпанную снегом кочку, Зоська потянулась выше и увидела в отдалении на речном повороте, как что-то живое и мокрое с широкой лопаткой хвоста неуклюже выбралось из воды на полено у берега и, повернувшись, замерло на задних лапах. Антон тихо присвистнул, и зверек, встрепенувшись, поспешно скрылся в дыре, черневшей на оснеженной груде беспорядочно наваленных палок.
— Гляди-ка, устроились! — сказал Антон с восхищением и направился через кустарник к бобровой хатке.
— Пусть! Не надо пугать, не надо! — замахала на него рукой Зоська.
— Ничего. Смотри, запруда какая. Вот тут мы и попробуем переправиться.
Действительно, бобры натаскали на береговой мысок изрядную кучу валежника, рогатин, обглоданных, без коры, деревцев, образовавших внушительную, наполовину вмерзшую в береговой лед запруду. Обсыпанная снегом запруда возвышалась над речкой почти на уровне берегового обрыва, и Антон, хватаясь за холодные ветки осинника, осторожно взошел на нее.
— А что? Держит! Ну давай помалу... И не бойся, не бойся, я поддержу! — обернулся он к Зоське. Та тоже ступила одной ногой на голый, присыпанный снегом сук, который угрожающе посунулся под ее сапогом.
— Ой, скользко!
— Ничего... Давай за мной! Куда я стал, туда и ты ступай.
С трудом и опаской, оскальзываясь и то и дело хватаясь за нависшие с берега сучья, они пробрались по завалу почти до середины реки и остановились. Дальше было метра три темной воды, стремительно мчавшейся мимо крайних, уходящих в глубину палок, и за ней виднелось упавшее с противоположного берега суковатое гнилое бревно, осклизлый конец которого тихо покачивался на течении. Антон примерился, прикинул расстояние до конца бревна, ловчее устроил ногу в упоре.
— Будем прыгать.
— Ой! А вдруг сорвемся?
— Срываться не надо... Первым прыгаю я. И поддержу тебя. Ну!..
Вся куча палок и бревен качнулась, уйдя одним краем в воду, что-то под ногами хрустнуло, Антон вскинул руки и, легко коснувшись притопленного конца бревна, очутился на том берегу.
— Ну?
Расставив удобнее ноги, он ждал, готовый подхватить ее, но Зоська вдруг потеряла решимость, почувствовав, что для такого прыжка у нее просто не хватит силы.
— Не допрыгну...
— Да ну? Допрыгнешь, давай не трусь! — ободрил он с того берега. Она в который раз примерилась к пугающей водяной Ирине, бросая виноватые взгляды на его оживленное, исполненное нетерпения лицо, и не могла решиться.
— Не могу. Не допрыгну...
— Ну что ж, мне обратно возвращаться? — начал сердиться Антон. — Я же допрыгнул, ты видела?
— Так то — ты!
— А ты? Главное — смело! Ну, толчок — и я подхватываю.
Зоська слушала его и сама отлично все понимала, надо было осмелиться и оттолкнуться... Но прежде следовало соразмерить толчок с расстоянием, и всякий раз, сделав это, она обнаруживала, что до бревна не допрыгнет, значит, опять очутится в ледяной воде. А новое купание никак не входило в ее расчеты — хватит с нее вчерашнего, от которого еще не совсем просохла одежка.
— Ах ты, такую твою маманю! — выругался на том берегу Антон и, ломая сапогами лед, решительно шагнул в воду. Она еще не поняла, зачем он так сделал, и испугалась, увидев его по колени в воде, откуда он требовательно протянул к ней руки.
— Прыгай, ну!
Зоська прыгнула — не на бревно, а в эти его протянутые руки, он пошатнулся, но удержал ее, переступил, едва не свалившись в воду, и сильно толкнул ногами вперед, к самой ледяной кромке берега. Она упала на одно колено, но быстро вскочила и, перепачкав руки, взобралась на невысокий, проросший спутанными корнями берег.
— Спасибо, — смущенно сказала она, глядя, как выбирался из воды Антон, Видно, спешить ему уже не было надобности, обе его ноги до самых коленей были мокрые, с левой полы кожушка лилась на сапог вода.
— Начерпал, да? В оба? Ну вот... Ты прости, пожалуйста.
— Что делать! Зеленая еще ты разведчица.
Наверно, зеленая, подумала она, отчетливо сознавая свою вину и с неприятностью ощущая едва
