– Вы четвертый помощник? – спросил он. – Позвольте сказать вам кое-что. Я все слышал, молодой человек. Все. Это совершенно невероятная и возмутительная вещь, что случилось. – Его голос становился все громче и взволнованней. Толпа собиралась вокруг. – Вы приказали разбудить команду, – повернулся он к остальным. – Вы знаете, что он сказал? Он сказал: «Вставайте все, если вам дорога жизнь». Вот что он сказал.
– Извините, но этого я не говорил.
– А, вы называете меня лжецом? Подумайте, леди и джентльмены, команду будят, когда корабль в опасности. А мы, пассажиры, можем просто тонуть, их это не беспокоит.
Некоторые пассажиры пробормотали свое неодобрение и негодование. Толстый человек был в восторге, что нашел публику. Позже я узнал, что он был оперным певцом.
– Должен сказать, это были странные приказы. Полагаю, вы знаете, молодой человек, что офицер должен держаться до конца и что обязанность капитана идти ко дну вместе с кораблем.
Больше всего мне хотелось стукнуть его по дрожащему, как пудинг, лицу. Но пассажир – гость на корабле, поэтому я сказал:
– Если вы считаете, что у вас есть основания для жалобы, сэр, поговорите, пожалуйста, с капитаном.
Оставив его стоять, я пошел на мостик.
Разрешите доложить, сэр. Название корабля, с которым мы столкнулись, «Карлсруэ». К счастью, кораблю не требуется помощь.
Капитан медленно повернул ко мне голову и спросил:
– Что вы имеете в виду, говоря «к счастью»? Вы довольны, не так ли? Если бы вы смотрели как следует, ничего подобного не случилось бы.
– Не вижу, в чем я виноват, сэр.
Он с минуту смотрел на меня, потом повернулся и пошел к двери. Но еще раз обернулся ко мне.
– Вину определит морской суд, – сказал он, захлопывая за собой дверь.
Я почувствовал себя так, будто по голове ударили молотком. Я повернулся к первому, стоявшему рядом:
– Вы думаете, это пойдет в морской суд, сэр?
Он пожал плечами:
– Возможно.
– А что тогда?
– Не беспокойтесь, – сказал он горько, – джентльмены за зеленым столом всегда найдут козла отпущения. Почти такой же случай был у меня в Мексиканском заливе. Однажды ночью мимо проходил плот, знаете, такая огромная штука из бревен, которые идут по Миссисипи. Она треснула, застонала и прошла мимо. На следующее утро сказали, что это мы устроили крушение. Предполагалось, что люди на борту кричали о помощи. Пять или шесть пассажиров в то же время сообщили, что они это слышали. Если бы не кочегар, проводивший свободное время у поручней и поклявшийся, что это был действительно плот, была бы хорошая заварушка.
У меня горло пересохло.
– Положим, меня сочтут виновным, что мне будет?
– Откуда я знаю? – нетерпеливо сказал он. – В худшем случае потеряете свое удостоверение.
Больше мы не говорили, но стояли рядом бок о бок, глядя вперед в черную беззвездную ночь. Потерять удостоверение – это конец. Вынести всю тяжелую работу все эти годы, а потом остаться без документов – это даже меньше, чем быть обычным матросом. Эта мысль преследовала меня.
На рассвете следующего дня мы подняли якорь и пришли в Бремерхавен около восьми часов. В конце моей вахты, когда я шел по палубе в свою каюту, я встречал враждебные взгляды некоторых пассажиров, а маленькая девочка подошла ко мне и серьезно спросила:
– Ты сейчас пойдешь в тюрьму?
Эксперты проверили повреждения и оценили их в тридцать пять тысяч марок. После ремонта мы продолжали плавание.
Для меня это плавание было неприятным. Капитан избегал говорить со мной. Он обращался ко мне с холодным пренебрежением, что ранило сильнее, чем громкие упреки. Поэтому я удивился, когда однажды ночью он вызвал меня на мостик. Мы были недалеко от Сан-Франциско. Корабль окружал такой туман, что казалось, мы плывем в мокрой вате.
Капитан был в штурманской рубке. Он выглядел озабоченным, как крестьянин, озирающий свои высыхающие поля.
– Вы можете взять радиопеленг?
– Да, сэр!
– Так возьмите.
Я пошел на мостик и взял пеленг. Туманный горн «Сан-Франциско» звучал с короткими интервалами, но из белой стены перед нами не приходило никакого ответа, хотя мы находились на главном пути к западному побережью. Вернувшись в штурманскую рубку, я записал пеленги.
Капитан смотрел мне через плечо.
– Это все вздор, – коротко сказал он. – Мы вот здесь. – И указал пальцем на место, лежавшее дальше к западу.
Я ничего не ответил.
– Идите, Прин, и получите пеленг с берега.
«Ладно, – сказал я себе. – Если ты не доверяешь мне, пусть тебе подтвердит кто-то другой».
В радиорубке я попросил ближайшую береговую станцию дать мне мои координаты. Новые данные указывали даже дальше к востоку, чем полученные мной.
Капитан ждал в штурманской рубке. Когда я доложил, он нахмурился:
– Вы совсем с ума сошли? Любой, у кого есть капля ума, поймет, что это неверно. Ваш пеленг неправильный. Возьмите новый.
Я взял новый пеленг. Эта позиция точно соответствовала первому пеленгу, который я взял. Капитан ничего не сказал. Он вышагивал взад и вперед по рубке, держа руки за спиной. Наконец он решился:
– Я пойду в соответствии с береговым пеленгом.
– Тогда мы сядем на мель в течение двух часов, – ответил я.
Он остановился:
– Если я пойду вашим курсом, я упущу лоцманский корабль и все равно сяду на мель.
Я знал, что мне нечего терять.
– Сэр, я предлагаю сначала идти в соответствии с моим пеленгом, а потом можно скорректировать его с береговым.
Он уставился на меня, как злобный бульдог.
– Ладно, но, если мы сядем на мель, берегитесь. Я добьюсь, чтобы морской суд лишил вас всего. – Он повернулся на каблуках и ушел.
Я остался один в штурманской рубке. Снаружи туман был как стена, никто не отвечал на мой сигнал. Внутри я чувствовал какое-то странное ощущение: я боялся, что получу свое, если все обернется не так. Я хорошо понимал, что капитан выполнит свою угрозу, и обливался холодным потом. Через полчаса я докладывал капитану:
– Пора менять курс, сэр.
Он вошел.
– Новый курс сорок два градуса.
– Хорошо, пусть сорок два, – ответил он, не глядя на меня. И снова ушел.
Если мой пеленг правильный, мы должны быть совсем близко от берега и в любой момент можно ожидать катер лоцмана. Но ничего не было видно, только ночь и туман. Вахтенный офицер просунул голову в дверь.
– Сигнальщик докладывает: пять коротких гудков впереди, – произнес он тихо, чтобы не заглушить сигнал.
Я вышел к нему на мостик. Мы внимательно вслушивались и услышали слева впереди еще слабый
