рискуя свернуть шею в темноте и неизвестности. Подстилка же была из прошлогодних листьев, а вокруг росли деревья да кустарники, это был, как выяснилось, огромный парк. Судя по всему, очень старый и ухоженный парк, деревья были огромные, вековые, с высокой куполообразной кроной, похожей на громадные зонтики. Трава в парке была очень зеленой, низко постриженной, но совсем не колкой, там и сям, в разных местах между низкими зарослями алели кусты диких роз и цвел жасмин.
Но всю эту красоту Сандрик разглядел не сразу, первой он увидел девочку, совсем рыженькую с задранным носиком в веснушках и двумя косичками торчком. Девочка гуляла по парку, но гуляла странно, она обходила каждое дерево вокруг, раз и другой, а иногда третий, и лишь после этого шла к другому дереву, а так как деревьев было много, то она почти не приближалась к Сандрику, и ему пришлось сделать ей навстречу несколько шагов.
— Здравствуй, — сказал он и рукой прикрыл рот. — Ты откуда?
Получилось, кажется, не лучше, чем прежде, но девочка его поняла. Она даже не напрягалась, чтобы его понять. И она не удивилась появлению самого Сандрика, будто они встречались тут каждый день.
— Что значит — откуда? — спросила она на ходу, делая полукружие вокруг огромного коряжистого ствола. — Разве не видно, я тут гуляю.
— Зачем? — поинтересовался он.
— Мне нравится, — был ответ. Девочка при этом вовсе на него не смотрела, а разговаривала будто с деревом, которое она обходила. Она проделала два полных круга и направилась дальше, а Сандрик медленно побрел за ней.
— Но зачем ты так гуляешь? Ты думаешь это интересно?
— Мне интересно, — проговорила девочка, глядя себе под ноги. — А тебе нет?
— Вот еще! — сказал он и проделал вслед за девочкой еще один круг, потом высчитал ее траекторию и встал так, чтобы оказаться на ее пути, а не торчать, как хвост, за ее спиной.
— Ладно, — произнес нахмурясь. — Если тебе охота, крутись, сколько влезет. А как надоест, я что-то тебя спрошу.
— Ты рассуждаешь, прям, как моя мама! — сказала, удивившись, девочка и вдруг остановилась. — Мама никуда меня не пускает.
— Как это — никуда?
— Никуда — значит никуда. Она считает, что я должна быть около ее ноги! Мама в магазин — и я с ней, мама в парикмахерскую — и я… Как песик, представляешь, только ошейника нет.
— А, ты сбежала? — догадался Сандрик.
— Зачем же, — отвечала девочка, приглядываясь к соседнему дереву и даже делая шаг в его сторону. — Я пришла к дяде Тумбе и попросилась погулять… В кармане. Этот парк вообще для тех, кто хочет сам по себе гулять. Разве ты не понял?
Сандрик кивнул. Было видно, что девочка так и гуляла, как ей хотелось, а хотелось ей гулять очень чудно. Но разве зуб, который он ищет, это не чудно?
Он вспомнил про зуб, и стало тошно. Поколебавшись, решил спросить:
— А ты не знаешь, — поинтересовался небрежно, как о чем-то таком, что его не очень-то интересует. — Зубы тут какие-нибудь имеются?
Он думал, что девочка удивится и спросит, а зачем ему надо знать про зубы или что-нибудь еще глупей, но рыженькая, возникнув из-за ближайшего дуба, просто ответила:
— Конечно, имеются.
— Где?
— Где-нибудь. — Девочка пожала плечами, и ее косички, торчащие из-за спины, приподнялись. — Здесь, в кармане, все есть. Надо только поискать. Я же нашла! — И она исчезла вновь за ближайшим деревом, потом за другим и за третьим, а Сандрик остался стоять. Но он не огорчился, потому что уже знал, что девочка гуляет сама по себе. И зуб надо тоже искать самому.
Он выбрал направление и пошел в ту сторону, где виднелся, как ему показалось, просвет, и тут же попал в садик, где росли фрукты, да такие, каких он сроду не встречал, ну разве что в рекламе: инжир, персики, виноград, мандарины и лимоны. Между деревьями на грядках буровели огромные помидоры, именуемые здесь «бычьим сердцем», вился пышно горох, усыпанный сладкими и тугими стручками, алела малина и золотился крыжовник, а на плоских грядочках доспевали сытнобрюхие полосатые арбузы и желтопряные дыньки, разбросав узорчатые вокруг плети.
И здесь, между кустов и грядок, он повстречал девочку, но это была уже совсем другая девочка, и не рыженькая, а совсем темненькая, и если на рыженькой было надето беленькое ситцевое платье, то эта была в синих джинсах и в спортивной рубашке с завернутыми рукавами. Она шла между грядок, но так медленно, как ходят лишь сонные мухи, едва-едва перебирая ногами, а иной раз подняв ногу, чтобы сделать шаг, она так и застывала, стоя на одной ноге, и наблюдать со стороны это было очень даже занятно.
— Здравствуй, — сказал Сандрик и на всякий случай прикрыл ладонью рот, хотя девочка на него не смотрела. — Ты тоже это… Свободно гуляешь?
— Я свободно ем, — отвечала девочка. Была она занята тем, что рассматривала ягоду крыжовника, мохнатую, как крошечный ежик, держа ее на своей ладошке.
— Ешь — что?
— Ем то, что хочу.
— А что ты хочешь?
— Не знаю. — Девочка посмотрела на ягоду крыжовника и вздохнула. — Здесь всего так много, что я не знаю, что я хочу. Может, ты хочешь? — и протянула ему ягоду мохнатого крыжовника, подняв большие и очень грустные глаза.
— Нет, — торопливо отвечал он и пощупал языком дырку во рту. Потом спросил: — А кто тебе мешает есть? Если ты хочешь?
— Никто. Я не привыкла.
— Как это? — Сандрик сильно удивился.
— У меня диатез, — сказала девочка, — и я всю жизнь ем кашу, нет, две каши, одну гречневую и другую овсяную. Я даже крыжовника никогда не пробовала.
— А виноград? — поинтересовался вежливо Сандрик.
— И винограда не пробовала.
— Ну, арбуз… Или мандарин, банан какой…
— Нет-нет, это опасно, — сказала строго она. — Это только в кармане у дяди Тумбы не бывает диатеза… Я бы поела, но я так растерялась, а уже пора, меня будут там, наверху, искать.
Девочка сказала «до свидания» и повернулась к нему спиной, направляясь в глубь сада.
— Эй! — крикнул он вслед. — А зубы здесь… Не растут?
Конечно, он оговорился. Он хотел спросить так: нигде ли эти зубы не продаются, но получилось смешно, потому что зубы, понятно, растут не на грядках, а растут они лишь во рту.
Но грустная девочка ответила сразу, она, как рыженькая девочка, вовсе не удивилась его вопросу.
— Зубы, — сказала она на ходу, — это дальше, — и махнула рукой.
Вот туда, куда она махнула, Сандрик и направился, попав на тропинку среди зарослей дикой розы, он свернул на другую тропинку, и перед ним возник стеклянный павильон, никак не видный издалека, потому что был он весь от основания до крыши из одного прозрачного стекла. Но когда Сандрик вошел под его огромный купол, он обнаружил, что изнутри павильон вовсе не прозрачен, он весь состоит из зеркал, и пол, и стеллажи, и витрины, и потолки, и повсюду на этих зеркалах, отраженные тысячу раз, лежали игрушки. Их было так много, да еще они всюду отражались, так что могло показаться, как это получилось с Сандриком, что весь мир состоит из одних сплошь игрушек. Если бы даже сюда позвать великого какого-то математика, он все равно бы не смог их сосчитать.
Сандрик при виде такого богатства растерялся, но думаю, что мы бы растерялись тоже.
И правда, если бы представить когда-либо увиденный вами игрушечный магазин, и даже очень большой и очень хороший игрушечный магазин, а потом еще представить, что весь он уместился на одной лишь полке, а полок таких много, то вы как-то, хоть и отдаленно, поймете, что это был наш мир, весь-весь, только в уменьшенном виде, как если бы мы сами посмотрели на себя из космоса. Вот что такое игрушечный
