Папа Сандрика очень нервно произнес, выделяя каждое слово:
— Я. Ничего. Тут. Не вижу. — Потом он добавил. — И. Не увижу.
— Но, возможно, у вас запотели очки? — предложил дядя Тумба. — Или вам необходимы другие очки, а эти ослабли? Так я, знаете ли…
— Не нужно мне ваших очков! И ничего мне, вообще, не нужно! — произнес высоким, ненатуральным голосом папа Сандрика. Он даже шляпу поглубже нахлобучил в знак своей такой независимости. — Я вас не вижу, потому что я не верю, — сказал убежденно он. — А не верю, потому что… — Он задумался и замолчал, подыскивая слово. Но так его и не нашел.
— Так, простите, почему, сударь, вы не верите? Я не расслышал?
— Не верю, потому что я ни во что не верю.
— Но во что-то вы верите? Хоть, во что-нибудь?
— Я сказал: Ни. Во. Что.
— И в Сандрика? — спросил участливо дядя Тумба.
— Сандрик и есть Сандрик. Он тут, и этим все сказано.
— Да. Да. Это правда, — подтвердил с готовностью дядя Тумба. — Он, конечно, с вами и он, наверное, любит вас. Но вы попробуйте ему и мне поверить. Вы ведь просто не знаете, что это совсем не трудно. Вы любите какие-нибудь цветы?
— Цветы, они и есть цветы, — ответствовал папа Сандрика, пожимая плечами.
— А деревья? Вы их знаете?
— Конечно, знаю. Они в лесу растут.
— А как они называются?
— Они? — удивился папа Сандрика. — Они так и называются: деревья.
— А дети — называются… дети! — воскликнул, сообразив, дядя Тумба.
— Конечно. Только от них голова болит, — пояснил папа Сандрика совсем другим, почти натуральным голосом, и стало видно, что он тоже страдает. Страдает от всего, и от детей особенно, потому что их много и они повсюду, и очень, даже очень, громки.
— Но ведь и вы были ребенком? — напомнил дядя Тумба.
— Нет. — Уверенно произнес папа Сандрика. И добавил, чтобы было до конца ясно: — Я. Никогда. Не был. Ребенком. Вот.
— Вы серьезно? — поинтересовался участливо дядя Тумба и очки снял, протер концом носового платка, чтобы получше рассмотреть человека, который никогда не был ребенком.
— Вполне, — отвечал папа Сандрика и решительно взял за руку сына, собираясь уходить. Он считал, что разговор у них закончен.
— Но подождите, — попросил дядя Тумба. — Вы присядьте, пожалуйста. Я задам вам всего один вопрос. Один!
— Ну, если один, — произнес сухо папа Сандрика и, оглядевшись, присел на краешек скамеечки, одной из многих деревянных, некрашеных, с удобной, наискось, спинкой, стоявших у дяди Тумбы там и сям во дворике.
Впрочем, папа Сандрика сидел прямо, будто проглотил палку, хотя сидеть так было, наверное, не очень удобно. Но такой он уж был, этот папа, что все делал так, чтобы ему было неудобно. Сандрик-то это знал.
— Скажите, сударь, а кем вы работаете? — спросил дядя Тумба совсем негромко и попытался заглянуть под широкую полу шляпы, которой папа Сандрика прикрыл свои глаза.
— Чиновником, — отвечал с готовностью папа Сандрика.
— Просто — чиновником?
— Нет. Не просто. Я главный чиновник среди всех других чиновников. Потому что я руковожу.
— А чем, простите, сударь, вы руководите?
— Этого я не знаю. Руковожу, и все.
— Но чем же? — настаивал, но вовсе не сильно, дядя Тумба, и голос его с каждым вопросом, хотя, если подумать, то окажется, что это был всего один, но очень большой вопрос, делался все тише, все мягче и становился похож на шелест листьев в лесу, а к нему будто бы примешалось невзначай легкое птичье пенье, ну, как бы в роще, распеваясь, защелкал соловей.
Но откуда, спросите вы, откуда в голосе громоподобного дяди Тумбы могли возникнуть соловьиные трели? Право, не знаю, это ведь могло и показаться! Хотя Сандрик утверждал, а он врать не станет, что сам слышал, как среди шума листвы возникли птицы, и так они запели, что он заслушался и забыл про голос дяди Тумбы. Очнулся наш малыш, лишь когда заговорил его папа.
— Я сам не знаю, чем я руковожу, — сознался тот, и голос его почему-то дрогнул. — Может, я всем руковожу, а может…
— Ничем? — подсказал осторожно дядя Тумба.
— Да. То есть нет. Этого не может быть, — произнес, удивляясь сам себе, папа Сандрика. И добавил, чтобы не посрамиться: — Если человек руководит, то он руководит чем-то.
Так путанно он произнес и махнул рукой, потому что по-другому и ясней у него не получалось. И он сам это понимал.
— Ну ладно. Ладно. — Дядя Тумба попытался его утешить. — Ведь вас, наверное, часто обманывали? Не правда ли?
— Да. Меня. Часто. Обманывали, — со вздохом согласился папа Сандрика.
— Ах, как вам не повезло! — воскликнул дядя Тумба, огорчаясь.
— Да? Почему?
— Но посудите, если бы вас не обманывали, вы бы мне обязательно поверили!
— Вы так думаете? — спросил озадаченно папа Сандрика.
— Ну конечно!
— К чему этот разговор! — произнес как-то особенно и не похоже на себя папа Сандрика. — Ведь этого не вернуть!
— Но, может быть… Вы хотели бы… Скажем, попробовать? И вернуть? Как, сударь?
Дядя Тумба спросил, но слов этих как бы и не произносилось, даже листвы не слышно было, а лишь звучал соловей, но так заливисто, так роскошно он звучал, выводя свои замысловатые коленца, что от его трелей могла закружиться голова и в миг растопиться любое, даже самое затвердевшее сердце.
Папа Сандрика вдруг замолчал, задумался. Ничего не произнося, он медленно, как во сне, развязал шарф, потом снял шляпу, отложив ее рядом с собой на скамеечку. Потянулся к галстуку, чтобы его ослабить, но раздумал.
Пауза затягивалась, и тут вмешался Сандрик, который знал, что главная ответственность за папу лежит все-таки на нем.
— Он хочет, хочет! Разве вы не видите?! Только он не знает, что хочет, и вообще… Он не знает, с чего ему начать!
— Как с чего? — удивился дядя Тумба. — С самого начала! С детства!
При этих словах папа Сандрика снова полез рукой к горлу, чтобы ослабить узел галстука, который вдруг начал его душить. Но в последний момент постеснялся.
Произнес почему-то шепотом:
— Но его и, правда, не было.
— Значит, будет, — решил дядя Тумба, и поинтересовался: — Вы играли когда-нибудь в лапту?
— Нет.
— А в расшибалочку? В пристенок? В ножички? В перышко на уроке?
— Нет, нет, — отвечал виновато папа Сандрика, не поднимая глаз. — Я никогда ни во что не играл.
— Так играйте, черт возьми! — в сердцах произнес дядя Тумба и спохватился: — Извините, сударь, прорвалось.
— С кем не бывает, — заметил Сандрик.
— Вот именно!
— Вы же хотели сказать: играйте на здоровье.
