что твоя тетка не может произносить речей. Посмотри на дядю с этим чемоданом. Ручаюсь, что когда я вернусь, в доме не найдется ни одной целой сковородки или кастрюли.
– Не забивай себе этим голову, – взволнованно сказал муж. – Правда, Джонни, она не должна думать об этом?
– Конечно, не должна. Просто забудь обо всем – и всё. Просто не думай… Об этом как раз говорил доктор. Правда, Чарли?
Чарли подтвердил, что это было так.
– И вы не беспокойтесь. – Тетушка засмеялась. – Когда я приеду, я буду такой толстой и ленивой, что вам всю жизнь придется возиться со мной.
– Пришла машина, – объявил Джонни.
Она обернулась и посмотрела на мужа.
– Ведь мы правильно решили, Том, дорогой!
– Конечно правильно, Нелли. Ты должна поправиться – вот и всё.
– Вы будете без меня скучать, правда?
– Мы? Нет.
– Ах, так? Ах ты большой и глупый бездельник! Как можно говорить такие вещи женщине!
С этим они расстались. Что думал доктор Инверюр, когда трогал машину? Думал ли он о том, что через несколько недель к тетушке вернется здоровье, думал ли он, что для такого слабого сердца, которое могло остановиться каждую секунду, поездка эта может оказаться слишком поспешным и ненужным предприятием и что тетушка Нелли, возможно, видит Фишнет-стрит в последний раз, или, быть может, он думал не о ней, а о Министерстве здравоохранения и комиссии по проверке нуждаемости, или о банкирах и экономической системе? Чарли не знал этого.
Когда через час пришла с работы Мэдж и узнала, что произошло, она пылко расцеловала Чарли, измазав его губной помадой. Далее она заявила, что намерена начать приготовления к отъезду.
– Не говори глупостей, – сказал отец.
– Это не глупости. Мама благодаря Чарли устроена, и я уезжаю. Если хотите знать, так только мама и удерживала меня. Я не могла ее бросить, такую больную. Теперь я могу уехать и уезжаю.
– Куда?
– Мм… Для начала – из Слейкби. Это – главное. Отец, здесь больше мертвого, чем живого. Правда, Чарли? Что мне здесь делать? Восемнадцать шиллингов в неделю в кондитерской – вот всё, что мне здесь можно заработать. Ты сам не можешь найти работу. Большинство мужчин без работы. А что будет с нами, если остаться? Выйдешь замуж, родишь ребенка и будешь жить в задней комнатке у свекрови. Будешь существовать на пособие по безработице. Чего же бояться? Кроме того Слейкби надоел мне. Если он наполовину умер, так умирать с ним я не хочу. Нет, спасибо.
– Всё понятно, – сказал отец сухо.
– Очень хорошо, что понятно.
Отец вспыхнул.
– Нет, не понятно! Как ты смеешь так разговаривать со мной. Кого ты из себя строишь? Только вчера исполнилось двадцать лет и уже начинаешь…
– Да, я достаточно взрослая, чтобы знать, что я хочу! – крикнула Мэдж.
– Нет, не знаешь! Ты… ты еще глупая мартышка! Не знаешь, ничего не знаешь! Ишь ты, какая взрослая! Твое место здесь, со мной и матерью!
– Мое место там, где мне будет лучше, – возразила она. – Я много об этом думала. Если хочешь знать, сейчас такая жизнь, что каждый должен думать о себе. Не подумаешь о себе, никто о тебе не подумает. Теперь я позабочусь о себе сама, довольно. Я знаю, что делаю.
– Знаешь, что делаешь? Ты ребенок! Выпороть тебя надо, вот что.
– Только тронь. Попробуй только тронь.
Для Тома Аддерсона это было слишком, и он отвесил ей звучную пощечину.
Секунду Мэдж была недвижима. Потом сказала:
– Всё, больше говорить не о чем, – и выскочила из-за стола. Разразившись целым потоком слез, она убежала наверх.
Отец, побледнев и задрожав, превратился в несчастного старика. Он сел и забормотал:
– Не надо было делать этого. Не надо было бы это делать.
Чарли молчал. Он не знал, что говорить, минуту он даже не знал, куда смотреть. Дядя Том заговорил первым.
– Если человек решил уехать, его не остановишь, – медленно сказал он. – Теперь она уедет, теперь она, конечно, уедет. Как примет это мать, не знаю.
– Не надо ругать ее, дядя, за то, что она хочет уехать, – сказал Чарли. – Она права. Что ей здесь делать?
– Это ее дом.
– Да, но всё сейчас не так, как было раньше.
– Ты хочешь сказать, что теперь мы годимся только на свалку? Что если ты не можешь заработать на
