— Пойдем, Иниго, — прокаркал Джимми. — Ты опоздал. У нас новый номер — фортепианный дуэт. Мы нашли нового пианиста.
И он потащил Иниго к пианино. Там его поджидала, кивая и ухмыляясь, ужасная миссис Тарвин с громадной головой.
— Ни за что! — завопил Иниго, но Джимми вцепился в него мертвой хваткой.
— ‘се хорошо, хоррошо! — сказал мистер Мильбрау, подхватывая его под руку с другой стороны. Иниго брыкался и вырывался, но освободиться не мог.
— Хой, минуточку, минутку! — Голос принадлежал не Джимми и не мистеру Мильбрау. То был новый голос. Он не принимал участия в происходящем. Он словно бы остановил время. Иниго уставился на человека напротив, на его огромный нос с синими прожилками вен, одутловатые щеки и рыжие усы. Так выглядел джентльмен, севший с ним в вагон на Гатфордском вокзале! Да, они ехали вместе. Ехали вместе… но куда и зачем? Тут Иниго встряхнулся, зевнул, протер глаза и наконец все понял. Было субботнее утро, он ехал на встречу с мистером Пицнером из «Фельдера и Хантермана». Вчера, в пятницу утром, он отправил мистеру Пицнеру телеграмму, и тот, уже получив и прочитав письмо от мистера Мильбрау, ответил: «Да приезжайте послушаю песни завтра одиннадцать двенадцать утра». Иниго пришлось повозиться с расписанием. Успеет ли он доехать до Лондона и вернуться к праздничному чаепитию, которое Сюзи устраивает по случаю своего дня рождения? Придется поймать чертовски ранний поезд из Гатфорда в Бирмингем, а там сесть на экспресс.
Вот как Иниго очутился в раннем поезде. Проспав лишь несколько часов, он умылся ледяной водой, побрился в темноте, ошпарился чаем и рванул на вокзал по жутким темным улицам Гатфорда. И вот он здесь. Никто об этом даже не догадывается, с тоской подумал Иниго, обхватывая себя руками. Он ни словом не обмолвился друзьям о мистере Мильбрау, Фельдере, Хантермане и о своем срочном отъезде в Лондон. Эх… как же все сложно. Иниго думал ошарашить их приятной новостью по приезде обратно, — было б только чем ошарашивать. А если ничего не выйдет, никто и не узнает. Ему вовсе не хотелось еще ниже пасть в глазах Сюзи.
Иниго сел и потер руки. Он продрог, задеревенел, внутри зияла неприятная пустота. Слишком ранний час для путешествий на поездах, определенно. В окнах до сих пор яростно алело небо, и над пролетающими мимо полями висела промозглая дымка. Глаза почему-то горели и сами собой закрывались, а чтобы разглядеть что-нибудь, приходилось таращиться изо всех сил. Но даже с вытаращенными глазами окружающий мир казался Иниго иллюзорным. Сон висел над задворками его сознания, как туман над полями за окном. Этот мир — холодный вагон поезда, алый рассвет над незнакомыми пейзажами — представлялся Иниго почти столь же сказочным, сколь и мир бесконечных темных балконов, вездесущего Мильбрау и чудовищной головастой миссис Тарвин. Но этот мир, пусть не лишенный определенных неудобств, был бесконечно приятней того, вымышленного. В самом сердце его таился согревающий, бодрящий дух приключений. Эти два чувства не покидали Иниго весь день. В самой крохотной и сокровенной комнатке его разума сидел крошечный Иниго, обнимающий сам себя и воркующий над приключениями. А поскольку день начался, как во сне, увлекая Иниго сквозь мрак в неведомые дали, он так и не потерял налета иллюзорности; пусть он был большой, пестрый и полный подвижных силуэтов, это не мешало ему оставаться хрупким и готовым разлететься вдребезги от одного крика: «Не может быть!»
— Угодили в драку, а? — дружелюбно проворчал джентльмен напротив. — Дали кому-то хорошенького пинка? Моей ноге изрядно от вас досталось.
— Ох, простите! — воскликнул Иниго и признался, что видел кошмар. Вторая его попутчица — старушка, какие всегда ездят в поездах по загадочным, известным только им делам, независимо от часа дня и направления, — тихонько дремала в своем углу.
— Поезд только тронулся, а вы уж отключились, — продолжал его попутчик. — Я на этом корыте третий раз за две недели еду — иначе никак. Жена моя говорит, мол, хватит с нас, пора переезжать в Бирмингем. Надоело ей вставать спозаранку и готовить мне завтрак. Я ее понимаю. — Он вытащил из кармана небольшую жестянку, достал оттуда окурок и поджег его, чудом не спалив пушистые усы. — Предложил ей самому готовить завтрак, но она ни в какую, — бубнил он, добродушно выдувая дым. — «Тебе по-хорошему надо завтракать, весь день мотаешься», — говорит. Вот и кормит меня.
Иниго попытался вообразить, как восхитительно уютная и домашняя Сюзи настаивает, чтобы он хорошенько позавтракал перед поездкой, но выглядело это неубедительно. Да и будут ли они когда-нибудь завтракать вместе? Он никогда не думал о том, как Сюзи завтракает, но теперь это весьма прозаичное занятие, банальное поглощение яиц с беконом, расцветилось оттенками чуда и романтики. Иниго услышал, как ее голос — он всегда слышал голос, а вот лицо отчего-то представить не мог, — просит его передать джем. Себя он увидел обходительным молодым человеком, с которым несказанно приятно разделить утреннюю трапезу (мысль о том, что никогда в жизни он не подавал признаков такого поведения, его не посетила). Как только лондонский экспресс отправился с бирмингемского вокзала, ему сразу предложили завтрак, и он с готовностью принял предложение. В вагоне было полно людей, казалось, приходившихся друг другу давними друзьями. Даже билетеры и официанты вагона-ресторана как будто лично знали каждого пассажира. Один человек перегнулся через Иниго и спросил его соседа, где старик Смит. Не успел Иниго приступить к овсянке, как тот вдруг повернулся к нему и заорал:
— Утро доброе! Давно вас не видел. Слушайте, неужели эта история с Бредберри и Торренсом — правда?
Иниго опешил и уже хотел выдавить, что не имеет ни малейшего понятия, когда сообразил, что обращаются не к нему, а к другому господину, чистившему яйцо за соседним столиком, по другую сторону прохода. И хотя билетер подошел к Иниго проверить билет, а официанты носили ему еду, делали они это равнодушно, без замечаний о погоде или количестве пассажиров, щедро раздаваемых всем остальным. Поначалу Иниго решил, что по ошибке угодил на прием, устроенный совершенно чужим человеком — скажем, лорд-мэром Бирмингема. Однако вскоре он почувствовал, что его просто здесь нет. Поезд и пассажиры в него не верили.
Случайно оброненная фраза могла исправить положение. Иниго решил провести эксперимент после завтрака, когда его сосед раскурил трубку.
— Послушайте… э-э… а во сколько мы прибываем? — спросил Иниго.
— Да уж, — ответил незнакомец, потягивая дым. А потом взглянул через столик на джентльмена напротив и уже громче проговорил: — Я вчера сказал Мейсону, что торговая палата допустила большую ошибку.
— Ошибку! — взревел господин. — Да это неслыханная глупость, а не ошибка!
Сосед Иниго энергично закивал, потом сделал еще пару затяжек и резко обернулся:
— А вы как думаете?
Иниго готов был от всего сердца проклясть торговую палату, но вопрос вновь предназначался не ему, а колупальщику яиц за соседним столиком, который знал все про Бредберри и Торренса. Он встал, подошел к их столу, оперся рукой на спинку Инигова стула и склонился к его соседу, да так низко, что Иниго мог без труда подпалить ему бороду.
— Не знаю, мой мальчик. Помнишь, что случилось после назначения Стейвели? Так вот, история может повториться — на
Все это было очень странно. Иниго как будто никто не видел. Для окружающих он не существовал. Но, поскольку сам он себя видел и точно знал, что существует, ощущение сказочности происходящего его так и не покинуло, лишив материальности даже лондонский экспресс и превратив ревущие тонны деловитых предпринимателей в мельтешащие тени. Даже когда поезд, пыхтя, подъехал к пункту назначения, чувство никуда не делось. Ничто в этой сумрачной фантасмагории не указывало на реальность окружающего мира. Вокзал, казалось, спроектировал тот же безумный архитектор, что и колоссальный гатфордский театр из страны снов. Иниго поспешил к выходу.
Ехать к «Фельдеру и Хантерману» было рано, а исследовать Лондон Иниго ничуть не хотелось. Тем более по улицам хлестал ледяной дождь. Бледное солнце на минутку выползало из-за туч, осыпая все яркими блестками, а в следующий миг на город вновь набрасывался дождь: поднимались воротники и зонты, и люди на улицах обращались в бегство — только пятки сверкали. Сумасшедший город. Иниго зашел в чайную неподалеку от вокзала и взял чашку кофе, которого не хотел. Чайная, казалось, все еще была во
