власти поденщиц, и хотя никаких поденщиц Иниго не заметил, все заведение пропахло сыростью и безотрадностью их трудов: в любую минуту они могли строем войти в дверь и приступить к сушке пола. Официантки выглядели так, словно еще не оправились после ненавистной побудки, которая вытащила их из далеких крошечных спален в Ист-Хэме или Баркинге и приволокла, заставляя хлюпать носом в холодных автобусах и вагонах метро, сюда, в разнесчастную чайную. Каждый посетитель и каждый заказ расценивались ими как личное оскорбление. День еще не начался; они даже умыться толком не успели и в знак протеста с грохотом водворяли сахарницы и сливочники на маленькие столы с мокрыми мраморными столешницами. С ближних расстояний они атаковали врага фырканьем, с дальних — зевками. Однако посетители ничуть не обижались и вообще не обращали внимания на их презрительные выпады. Они сидели развалившись, недвижно, бесстрастные и равнодушные, как их саквояжи. Единственным исключением был Иниго, который заказал, получил и выпил свой кофе с самым что ни на есть виноватым видом. Только внутри его проснулся совсем другой Иниго, шкипер на мостике, сердитый и негодующий. Все будто сговорились, что с ним, беспомощным любителем, можно не считаться! И этот маленький ощетинившийся Иниго просил всех и каждого в безумном лабиринте под названием Лондон подождать, только и всего — немного подождать.
Будем откровенны, по дороге к Фельдеру и Хантерману Иниго внезапно почувствовал себя идиотом. Вся затея показалась ему сумасшедшей, пустой и бессмысленной. Зачем он притащился сюда со своими глупыми песенками? Лучше бы отправился к Ньюману и Уотли, школьным агентам. Вот кто надежен и разумен. Их разговоры о французском, истории, англиканской церкви и некоторых спортивных играх внушают доверие, не то что эти конторы, лавки, автобусы и полицейские. Но «Фельдер и Хантерман»? Развеселые песенки? «Свернем же за угол»? Нелепость, определенно! Он выставит себя на посмешище. Все, что попадалось ему на улицах Лондона, во всеуслышание объявляло, что нет на свете никакого мистера Пицнера. Одно его имя вдребезги разбивало всякую уверенность. Добравшись до Чаринг-Кросс-роуд, Иниго ощутил неприятную пустоту в области живота. Он не хотел идти дальше. Времени оставалось с избытком, поэтому он решил побездельничать и стал разглядывать магазины. Это его и спасло. Мистер Пицнер вновь обрел реальность. Иниго очутился в мире, где самая глупая песенка значила больше, чем Ньюман, Уотли и их клиенты, вместе взятые. Теперь у него не было уважительной причины считать свой приезд нелепой выходкой. Чаринг-Кросс-роуд едва не лопалась от песен. Те витрины, в которых не было нот, ломились от граммофонов, пластинок, саксофонов, барабанов и банджо. Вся улица казалась сплошной Джазовой биржей. Больше того, Иниго увидел множество песен, которые уже сыграл сам и забраковал. Он зашел в одну лавку и просмотрел штук двадцать новейших композиций — большинство были настолько плохи, что он злорадно зашептал: «Дрянь! Дрянь!» Уверенность в своих силах вернулась к нему в мгновение ока. Эти бездари дни и ночи напролет сочиняют музыку, а выходит все одно ерунда. Он больше не медлил и решительно зашагал к конторе Фельдера и Хантермана. Вот теперь он им покажет!
— Мне нужен мистер Пицнер, — строго произнес он, отдал карточку и, не обращая более никакого внимания на секретаршу, непринужденно и чуточку надменно оглянулся по сторонам. Восторгаться он и не думал, но мистер Мильбрау, вне всяких сомнений, не солгал, когда назвал свою контору крупнейшей на музыкальном рынке. Здание было сказочное: огромный склад, ломящийся от сахарных сантиментов и дешевого цинизма. Здесь центнерами выращивали несчастных влюбленных — в ритме вальса и тональности ми-бемоль. Целые ряды улыбчивых негров (которые в жизни ничего не чистили, кроме золотых часов, и разъезжали по Лондону на огромных машинах) умоляли отвезти их в родную хижину на Юге. «Ах ты, бедная девчушка!» — кричали на вас с одной стены. «Так не бывает!» — орали с другой. «По субботам она блондинка», — усмехались с третьей, а в ответ получали двухсоткратное: «Она мне всех милей!» То были не просто песенки. Самые ничтожные из них носили звание Грандиозных Успехов. Были там и Хиты, Ураганы, Фуроры, Бессмертные шедевры, Шлягеры, Сенсации и Нашумевшие вещицы. Господа Фельдер и Хантерман льстиво предлагали «отведать еще». Мистер Фельдер громадными красными буквами заклинал «купить сейчас и разбогатеть завтра», а мистер Хантерман обещал «сенсацию будущего сезона в Дугласе и Блэкпуле», и вместе они уверяли, что «шквал аплодисментов вам обеспечен». Они откровенно признавались, что все оркестры и ансамбли Англии в их власти, что они покорили Север и свели с ума Вест-Энд. И чрезвычайно этим горды.
Иниго пожал плечами. Увиденное его не впечатлило. А, мистер Пицнер готов его принять? Замечательно. Он проследовал за секретаршей в лифт. Кабинет мистера Пицнера, по-видимому, располагался на самом верху, поэтому Иниго успел вдоволь намечтаться, как выглядит этот человек. Ему представился эдакий сверх-Мильбрау — старше, толще и ветхозаветнее, с еще более черной шевелюрой и еще более ядовитой рубашкой. Он приготовился к встрече с шумным, бойким и изворотистым малым.
Ожидаемой встречи не состоялось. Перед Иниго стоял тощий серенький человечек, очень скромный в манерах и одежде. Выглядел он так, словно ничему не удивлялся последние двадцать лет, многое повидал и вообще устал от этой жизни. Возможно, устал он именно оттого, что успел повидать. Однако ошибки быть не могло: навстречу Иниго вышел действительно мистер Пицнер.
— Рад встрече, мистер Джоллифант, — тихим скорбным голосом проговорил он. — Я нечасто бываю здесь по субботам. Большую часть времени провожу дома. Но сегодня вы меня застали. Обычным людям не так просто попасть в мой кабинет — двух-трех свежих песенок для этого недостаточно. В противном случае я бы сам здесь не поместился. Но мне написал мистер Мильбрау. А Мильбрау — чрезвычайно умный и сведущий человек.
Мистер Пицнер молча предложил ему толстую египетскую сигарету, Иниго ее принял и согласился, что мистер Мильбрау — чрезвычайно умный и сведущий человек.
— Верно, — с грустью продолжал мистер Пицнер. — Один из умнейших молодых людей в стране. Я даже подумываю больше не отправлять его в командировки. Есть в нем какой-то врожденный талант, дар… Раз или два я полагался на его суждения и не прогадал. Почему-то он очень восторженно отзывался о ваших песнях. Удивительно, — добавил он тем же скорбным тоном. — В музыкальном мире это большая редкость — чтобы действительно стоящую музыку написал любитель — если вы не возражаете против такого определения. Люди думают, это происходит регулярно, но они заблуждаются. Вы ведь пианист?
Иниго вкратце объяснил, кто он и чем занимается — мистер Пицнер слушал его внимательно, но с каким-то тихим отчаянием на лице. Когда Иниго договорил, мистер Пицнер тронул звонок и велел ответившей девушке прислать к нему мистера Порри.
— Пусть Порри послушает, — сказал он, наблюдая за завитками дыма от своей сигареты. — Он — наш мозг. Любую мелодию может запомнить.
Иниго хватило смелости выразить надежду, что мистер Порри не станет запоминать его мелодии слишком уж хорошо. Стоило ему произнести эти слова, как он тут же пожалел о сказанном, однако мистер Пицнер, которого практически обвинили в воровстве, не выказал ни малейшего негодования. Он лишь покачал головой.
— Мы не станем их красть, если вы об этом, — сказал мистер Пицнер. — Игра не стоит свеч. Маленькие фирмешки иногда крадут, но для крупного издательства это несолидно. Между прочим, назначение Порри в том, чтобы не украли
Иниго ответил, что сыграет сам, но особой радости по этому поводу не испытал. Хуже аудитории, чем мистер Пицнер, и представить было нельзя. У Иниго не укладывалось в голове, что этот человек может иметь какое-либо отношение к песенкам, фотографиям и броским плакатам на первом этаже. Казалось, его не проймешь даже землетрясениями и революциями, не то что этими пустяковинами. Мистер Порри — ничем не примечательный джентльмен средних лет — вошел в кабинет и тоже принял у Пицнера возмутительно толстую египетскую сигарету, а Иниго сел за пианино и грянул одно из последних своих сочинений. Сыграв его, он не стал ждать оценок или суждений, а сразу перешел к следующей песне, приберегая «Возвращаясь домой» и «Свернем же за угол» на десерт. Когда Иниго добрался до них, от его робости не осталось и следа. Он просто получал удовольствие от музыки — а если господам Пицнеру и Порри она не по душе, пусть катятся на все четыре стороны! Иниго с прежней веселой шкодливостью сворачивал за угол — вновь и вновь. Ноты стояли прямо перед ним, но только для видимости; он в них даже не заглядывал. Старая мелодия звенела и гремела, не встречая на своем пути никаких препятствий, а в голове Иниго мельтешили и сверкали образы полузабытых людей и мест: миссис Тарвин, поместья Уошберри, Роусли, Сэндибэя, Сюзи,
