и бесстыдством и выпустили, чтобы мучить его. Она подходила все ближе и ближе, размахивая своими детскими ручонками, указывая на него маленьким толстым пальцем, извиваясь своим карликовым телом, кривя несоразмерно большое лицо, блестевшее от грима, так что ему вдруг показалось, что вот сейчас она вползет на стол и расплачется у него на руках. Вскрикнув от отвращения, он резко отодвинул свой стул…
— Господин председатель, милорды, джентльмены, — провозгласил распорядитель. — Прошу тишины: слово вашему почетному гостю сэру Бернарду Клиптеру.
Когда он поднялся, нащупывая в кармане тезисы своей речи, раздались дружные аплодисменты и даже несколько одобрительных возгласов. Все кошмары исчезли: он был в «Космополисе», на обеде Британской Ассоциации Промышленников. Ожидая тишины, он быстро взглянул на Роулендса, затем на Пембера и не увидел ни маленького жалкого ребенка, ни прожорливого краба. За столами сидели не скелеты и не чудовища, а солидные люди средних лет, ожидавшие, когда он начнет говорить.
— Господин председатель, сэр Джоффри, мистер Пембер, милорды, джентльмены, — начал он. — Благодарю вас от всего сердца за то, что вы предложили этот тост, и за то, как вы его встретили.
Он сделал маленькую паузу, подобно большинству ораторов, отвечающих на такие тосты, и увидел за ближайшим столом среди лиц, обращенных к нему, лицо, которое не могло принадлежать никому из членов Ассоциации. Это было лицо пожилого человека, по-видимому, иностранца, широкое, плоское и желтое, с большими оловянными глазами без белков. Да, это было лицо человека, сказавшего: «Сегодня сами смотрите, куда вы идете». И откуда-то из этих глаз и лица рождались все ужасы нынешнего вечера. Волшебник явился сам, чтобы увидеть, как подействовали его заклинания.
Огромным усилием воли сэр Бернард оторвал взгляд от этих необыкновенных глаз. Он посмотрел на свои заметки. С разных сторон раздалось нетерпеливое покашливание. Он уставился на дальнюю стену зала, все еще думая об этих глазах, и начал:
— Комплименты, сказанные сегодня в мой адрес, я рассматриваю, как дань уважения нашей Ассоциации и промышленности Британского Содружества.
Это принесло ему аплодисменты и дало возможность перевести дух. Но тут он увидел, что дверь в глубине зала открылась. Вошли двое в черном, неся гроб. Он заставил себя смотреть в другую сторону, но это только привело его в магнетическую сферу тех глаз. Он весь вспотел. Заслонив лицо рукой, словно от яркого света, он сказал:
— Мы все здесь промышленники, кроме, разумеется, некоторых наших видных гостей.
Он опустил руку, чтобы указать на Брексли, и сам повернулся в его сторону. Брексли снова был куклой, но теперь уставшей куклой, с кончившимся заводом. Голова его, казалось, вот-вот отвалится.
— Двое из наших ораторов, — в отчаянии закричал сэр Бернард, — люди, обладающие огромным опытом и обширными знаниями, уже коснулись… э-э… многих проблем, стоящих перед нами сегодня.
Два человека в черном теперь несли гроб на уровне плеч, а на нем сидела и махала ему рукой та крошечная женщина. Стена за ним снова исчезла, сейчас там был серый туман. Где-то справа, он знал, опять возникли столы, за которыми сидели большеголовые уроды и чудища со свиными рылами, с когтями и щупальцами.
— Но мне хотелось бы сказать несколько слов, — кричал он, закрывая глаза, — о будущем промышленности… особенно промышленности… промышленности… промышленного развития нашей страны. — Он внезапно остановился в отчаянии, затем открыл глаза и повернулся к старому лорду Купингу: — Господин председатель, я протестую…
— Дорогой Клиптер, — прошептал старик, лицо которого было серым, как сигарный пепел, покрывавший все вокруг, — пожалуйста, не трудитесь заявлять протесты, во всяком случае, мне. Я умираю — наконец-то. Да, вот оно…
— Правильно, правильно, правильно, правильно, правильно, — забормотала кукла-Брексли, взмахивая руками, как крыльями.
— Но давайте, прежде всего, бросим взгляд на мировые рынки, — закричал сэр Бернард.
Два человека с гробом и карлицей были теперь всего в нескольких ярдах от него. За ними лезли через столы, наступая плотными рядами, все существа и твари, которых он видел раньше, — скелеты, звери, похожие на игрушечных, твари с огромными глазами, клювами, тупыми мордами, когтями и щупальцами, большеголовые чудовища с идиотскими лицами.
— Да… мировые рынки… — взвизгнул он, делая последнюю попытку, — мировые рынки… мировые рынки… мировые рынки…
Но это было бесполезно. Они подходили все ближе и ближе, еще минута, и бесстыжая карлица обслюнявит его, потом двое в черном положат его в гроб и закроют крышкой, а все эти существа и твари будут кричать и хохотать безумным смехом. Но ближе всех к нему был теперь человек с необыкновенными глазами. Сэр Бернард посмотрел в эти глаза, умоляя о помощи, о пощаде…
Он выглянул из открытого окна своей машины, дернувшись вперед, когда шофер внезапно затормозил. Виновник происшествия, пожилой, плохо одетый человек, по-видимому, иностранец, стоял, растерянно уставившись на него удивительно тусклыми большими глазами.
— Черт бы вас… — начал сэр Бернард вспыльчиво и осекся. — Вы не ушиблись?
Мягкий, дружелюбный свет зажегся в этих странных глазах, осветив широкое желтоватое лицо.
— Нет, благодарю вас. Извините меня. Я замечтался.
— Ничего страшного, — сказал сэр Бернард с огромным облегчением. Когда машина снова тронулась, он уселся поудобнее и стал думать о своей речи, которую ему предстояло вскоре произнести как почетному гостю на обеде в Британской Ассоциации Промышленников.
ПОУХАЖИВАЙ ЗА СТРАННОЙ ДЕВУШКОЙ
Застекленный проход, ведущий из дальнего угла курительной комнаты прямо в большой зимний сад, судя по всему, был излюбленным местом для тех, кто желал передохнуть во время бала, а плетеные кресла, вероятно, так и остались здесь после недавнего танцевального вечера. Кресло, которое выбрал Марк, продавленное и перекошенное, стояло ближе к курительной, чем к саду, и оттуда была хорошо видна группа гостей, собравшихся вокруг рояля. Их пение и звуки аккомпанемента не могли заглушить равномерный гул работающего где-то рядом электрического генератора, которым хвастался за ужином лорд Броксвуд. Агрегат этот давал, видимо, довольно низкое напряжение, да и лампочки были не сильнее пятнадцати ватт; они не столько светили, сколько испускали неяркое золотистое сияние — впрочем, в этом было свое очарование. В курительной, чуть в стороне от рояля, горели еще две большие масляные лампы. Пожалуй, решил Марк, это освещение — неяркое, мягкое, чуть театральное — придает всему вокруг ощущение нереальности.
Он курил толстенную египетскую сигарету и был от нее не в восторге, однако сигарет из виргинского табака здесь он не нашел, а приниматься за одну из сигар, что были предложены после ужина, ему не очень хотелось. Он всем телом ощущал физическое неудобство. Ему много лет не приходилось надевать белый галстук и фрак, и сегодняшний вечерний туалет, разумеется, был с чужого плеча, а дьявольски высокий воротник его безжалостно душил. Стоило ли удивляться, что у джентльменов постарше здесь такие апоплексические лица.
И молодые мужчины и девицы обступили рояль, на котором, вставив в глаз монокль, энергично и довольно искусно играл капитан Уотерхауз; и вот они уже разом затянули арию из «Флородоры»[1]«Скажи, прелестница», которую Марк когда-то слышал на старинной граммофонной пластинке. «А ну, прелестница, скажи», — взревели мужчины, все как один в черно-белом, крепкие и самоуверенные, — «что, дома все у вас, как ты?» А девицы, пересмеиваясь, откликнулись: «Конечно, сударь, лучше дев и не видали сроду вы», и их высокие, чуть дрожащие голоса прозвучали до того неуверенно, что эти юные создания показались Марку удивительно невинными. У них были так высоко взбиты волосы, они так великодушно выставляли напоказ свои розовые ручки, белоснежные плечи, пухлые мягкие груди, что выглядели они, как ему показалось, куда крупнее и глупее тех, кого он знавал прежде.
