— Мне уже говорили про глаза сегодня… Дороти Буллер сказала, — он улыбнулся, заглядывая в огненную тьму глаз Мод.
— Ну, это нечестно со стороны Дороти! — воскликнула Мод. — Надо мне было ее предупредить, а то вечно она всем все рассказывает. Только правда, мистер Денбау, у вас глаза в самом деле какие-то странные, тревожные. Рональд так нам ничего толком и не объяснил — он никогда ничего не объясняет. Вы что, чуть не утонули?
— Не знаю точно, — произнес он, стараясь не наговорить ничего лишнего. — Может, и так.
— Если так, тогда понятно, откуда это в вас, — сказала она серьезно. — Будто вы такое видели, что никому из нас неведомо.
— О, я видел… видел… видел… — И он все кружил и кружил ее, все быстрее и быстрее, — такое… такое… такое… видел… что не знал бы… как про это… про все… рассказать…
— Ах! — воскликнула она, совершенно задохнувшись. — Как мне… все это нравится… А вам?..
Капитан Уотерхаус решил, что ему пора что-нибудь выпить, и танцоры остались в зале, неуверенно прохаживаясь и ожидая, когда же снова заиграет музыка. Тут Марк и заметил эту девушку, стоявшую у дверей. Она выглядела странно, и он тут же понял, что за столом сегодня вечером ее не было и что, по- видимому, она только что спустилась сверху. Она была худа и болезненна; платье на ней висело, а волосы она причесала кое-как.
— А что вон та девушка, — сказал Марк, — это не про нее ли мне говорила миссис Буллер?.. Энн как- ее-там… которая пришла не по тому адресу.
— Наверное, — сказала Мод. — Бедняжка… странный у нее вид, правда? Все так перепуталось. Моя сестра Мюриэль все про нее знает, а я нет. Она англичанка, только что вернулась из Франции; какие-то люди, которых она встретила в Париже, пригласили ее остановиться у них в доме, и она решила, что это здесь. Должно быть, это Ферреры из поместья Уинбоун — они постоянно ездят в Париж, и Мюриэль уже, кажется, послала им записку об этой девушке. Представляете: приехала не туда, багаж не нашла, попала в грозу, чуть не утонула — вот бедняжка! Она не хотела спускаться к ужину, и ей послали поднос наверх, но теперь, надо думать, решила, что одной все же скучно. Правда, на ее месте я бы точно осталась наверху. Она выглядит такой потерянной, такой не от мира сего, правда? Вы бы подошли к ней, спросили, может ей хочется чего-нибудь выпить? И вообще — поухаживайте за ней. Хорошо?
— Что ж, я сам потерялся и заплутал, — сказал Марк, — а значит, на большее не способен.
— Да, мы с Дороти вот что еще приметили, — добавила Мод, улыбнувшись, ему, — вы как-то странно говорите… у нас тут никто так не выражается.
Когда он подходил к странной девушке, она лишь мельком взглянула на него и отвела глаза.
— Ах, спасибо, конечно же, хочу! — воскликнула она, будто подражая писклявым, высоким голосам здешних девушек. — Пожалуй, немного лимонаду со льдом… или что-нибудь столь же невинное. Может, я с вами подойду туда, взгляну, что там предлагают?
Когда они подошли к подносу с напитками, она спросила, не глядя на него:
— А вы сами что будете? Как вас зовут?
— Марк Денбау. А вы и есть Энн… как-то-там… да?
— Да, Энн… — и замолчала на полуслове, будто передумала и не захотела сообщать свою фамилию.
— Мне немного виски, — сказал он твердо.
Пока лакей наполнял бокал лимонадом для Энн, Марк сам налил себе самую большую порцию виски с содовой, какую когда-либо видел. И не от жадности или с отчаяния; просто стаканы были так велики, что порция неизбежно получалась огромная. Кстати, виски оказался на славу. Он, правда, приметил, что из мужчин мало кто его пьет, они больше спрашивали бренди с содовой. А девицы потягивали разные прохладительные напитки.
— Не нравится мне этот лимонад, — вдруг заявила Энн еще более писклявым голосом, чем прежде. — Мистер Денбау, если я попрошу вас взять виски и для меня, вы, наверное, подумаете, что я ужасно порочна?
— Нет, отчего же.
Он все никак не мог разглядеть ее лицо. Но уже понимал, почему ей не удалось привести в порядок прическу: она отчасти состояла из накладных волос, отличающихся по тону от настоящих.
— Ну, другие наверняка бы так подумали, — сказала она, усмехнувшись. — Так что сделайте вид, пожалуйста, будто вы берете это для себя. Вот, давайте, я подержу ваш стакан… а вы верните ему эту лимонадную гадость.
Порция виски для нее оказалась не меньше, чем его собственная.
— С такими стаканами лучше пристроиться в уголке, — заявила она, направляясь куда-то.
Наконец они уселись на старое канапе. Света тут было маловато.
— Здесь нам точно никто не помешает. Или вы предпочитаете, чтобы вам кто-нибудь мешал?
— Нет, что вы.
— A-а, так это вас вытащили из озера? Да? Ну, тогда мы с вами друг друга стоим. Вон, глядите, они опять пошли танцевать. Может, и вы снова хотите носиться туда-сюда с какой-нибудь из этих славных толстушек?
— Я бы лучше тут посидел, — сказал Марк. — А вы?
— Ни за что, ни за что, ни за что! — вскричала она и, сделав солидный глоток из своего стакана, воскликнула:
— Боже мой… а какой крепкий! Нет, танцы не для меня. Я этого всего терпеть не могу. И не только потому, что выгляжу посмешищем среди всех этих пышногрудых девиц в оборках. Это все равно что попасть на детский праздник, где все в три раза меньше нормального размера. Кошмар!
Она больше не говорила тем дурацким, писклявым, девчоночьим голоском. Она обернулась и посмотрела на Марка, так что даже в этом тусклом свете он смог, наконец, разглядеть ее. Теперь она не казалась худощавой, болезненной, нелепой — она была красива. Несколько мгновений они безмолвно глядели друг другу в глаза.
Именно в ту секунду он обнаружил первую трещину в этом, ином времени. Пока он глядел на нее, изумляясь ее красоте, все, кроме ее лица, переменилось. Они оказались в каком-то другом месте и — что было куда важнее — в своем собственном времени, а он это понял сразу же, как только увидел позади нее книжные полки школьной библиотеки. Сзади, по обе стороны от нее, виднелись зеленые томики дешевого переиздания «Кембриджской современной истории», так что он точно знал, где они оказались. Ему даже не нужно было оглядываться, чтобы понять: и Дороти, и Мод, и Арчи, и Рональд, и капитан Уотерхауз, и лакей, и рояль, и освещенная курительная комната — все это исчезло.
Тут она вскрикнула. И они снова оказались в той, прежней курительной, капитан Уотерхауз теперь играл польку, а упитанные черно-белые мужчины держали за талию полных, пастельного тона девиц.
Она схватила его руку, и ее острые ноготки впились ему в ладонь.
— Не спрашивайте, отчего я это делаю, — пробормотала она, а лицо ее побелело. — Просто позвольте мне это, потому что вы хороший, добрый человек. Я не могу этого объяснить. А если бы и могла, вы бы мне не поверили.
— Отчего же. Наоборот — потому что я сам могу это объяснить.
— Не можете, — сказала она сердито. — Вот и не начинайте тут умничать и рисоваться. Просто дайте мне прийти в себя, а нет — так оставьте меня одну.
Он широко улыбнулся ей, а потом кивнул в сторону скачущих в танце девиц, вздымавших свои пышные юбки:
— Вон те, они бы со мной так не разговаривали. Да и вам, пожалуй, не стоит.
— Все верно, — мрачно сказала она. У нее были чудесные темно-ореховые глаза; а ее тонкий, энергичный профиль, широкие скулы и впалые щеки — все доставляло ему неизъяснимое удовольствие.
— В самом деле, — сказала она, — они бы точно так не разговаривали… и мне не стоит. Вы очень милы. Прошу прощения, — она вскочила с места, — но я больше не в силах все это выносить. Мне пора.
Она уже выбежала из комнаты, а он все никак не мог вырваться из объятий огромного канапе.
