каждый из них был убежден, что вся эта дикая пляска вообразилась ему, пока он делал спокойные ритмические движения на заднем плане. Никто уже ничего не мог сказать определенно. Феерия шла своим чередом; Джил и Королева фей (которая теперь жаловалась на невралгию) освободили Джека, а Король демонов позволил себе оказаться посрамленным, после чего снова незаметно скрылся. Его начали искать, когда представление заканчивалось и оставался только большой заключительный выход всех участников. Он должен был идти с Королевой фей, деля с нею аплодисменты, адресованные сверхъестественным персонажам. Мисс Феррар, терзаемая невралгией, отложила из-за него свой выход, но поскольку Король не нашелся, она одна поднялась сзади по маленькой лесенке, чтобы величественно спуститься вниз, к публике. Но уже стоя на верхней ступеньке и собираясь сделать первый шаг, она, к удивлению своему, обнаружила, что ее партнер тоже здесь и что скрывался он, должно быть, затем, чтобы подновить свой грим. Сейчас у него был еще более дьявольский, чем раньше.
Когда они шли между рядами «Веселых йоркширских девочек», теперь до зубов вооруженных копьями и щитами в блестках, мисс Феррар прошептала:
— Надо было заказать букет. Здесь никогда ничего не дождешься.
— Вам хочется цветов? — спросила фантастическая фигура рядом с ней.
— А как вы думаете! Каждому бы захотелось…
— Нет ничего проще, — заметил он, неторопливо кланяясь огням рампы.
Он взял ее за руку и повел в сторону, и лишь только их руки соприкоснулись — мисс Феррар расскажет вам об этом уже через полчаса после вашего знакомства, — от ее невралгии не осталось и следа. Теперь наступило время цветов. Мисс Феррар знала: Первой травести-девочке поднесут букет, купленный дирекцией, а Первой травести-мальчику — букет, купленный ею самой.
— Ой, смотрите! — воскликнула Вторая травести-мальчик. — Что творится! Браддерсфорд сошел с ума!
Пространство между оркестровой ямой и первым рядом партера превратилось в оранжерею. Дирижера не было видно из-за огромных букетов, которые он едва успевал передавать. Букетов были десятки, один красивее другого. Это не укладывалось в голове. Должно быть, кто-то потратил на цветы целое состояние. Их все подавали и подавали под несмолкающие аплодисменты и приветственные возгласы, и у каждой актрисы уже было по меньшей мере два или три букета. Мисс Феррар, порозовевшая, с широко раскрытыми глазами и огромной охапкой орхидей, повернулась к своему сверхъестественному коллеге, но обнаружила, что тот опять незаметно исчез. Занавес опустился в последний раз, но все оставались на сцене, нагруженные дорогими цветами, и возбужденно болтали. Вдруг кто-то вскрикнул «Ай!» и выронил свои цветы, и другие тоже вскрикнули «Ай!» и выронили свои цветы, пока наконец все, у кого были в руках букеты, не выронили их с криком «Ай!».
— Жжет! — вопила Первая девочка, дуя на пальцы. — Жжет как огнем. Поглядите, как меня обожгло! Ну и шутки!
— Ой, смотрите! — снова воскликнула Вторая травести-мальчик. — Смотрите на цветы — они все вянут!
И правда, они все увядали, блекли, роняли лепестки, свертывались, съеживались, умирали…
— Вам тут час назад записочку принесли, сэр, — сказал швейцар директору, — да только я никак не мог до вас добраться. Это из Лидса, из больницы. Сказали, что мистера Айртона днем сбила машина на Кабаньей улице, но завтра он уже будет на ногах. Они сначала не знали, кто он такой, и никому не могли сообщить.
Директор выпучил глаза на швейцара, издал какие-то странные звуки и пустился бежать, мысленно давая обеты трезвости и воздержания.
— И еще одно дело, — сказал рабочий сцены помощнику режиссера. — Вот тут я его видал в последний раз. Постоял он минуту, а в следующую минуту его уже не было. Гляньте-ка теперь на это место: вон, все обуглилось.
— Это точно, — сказал его товарищ, — да вы принюхайтесь, просто потяните носом, и больше ничего не требуется. Не знаете, кто это начал палить серу в театре? Уж, во всяком случае, не мы с вами, а? Но я, кажется, догадываюсь, кто.
ПРИКЛЮЧЕНИЕ
Вечер выдался прекрасный, и Хуберт решил подняться по лесенке на второй этаж автобуса Тринадцатого маршрута. Он возвращался от Тамберсомов, приятных, но скучных друзей семьи. Они угостили его сносным обедом, сыграли с ним три партии в бридж, но у него осталось чувство неудовлетворенности. Оглядывая город с высоты второго этажа автобуса, который вез его по ярко освещенной, но в этот час практически пустынной Бейкер-стрит, Хуберт жаждал приключений. Ближе к полуночи, центральные улицы Лондона разительно менялись, но Хуберту это нравилось. Они выглядели, как сценические декорации, словно приглашая на представление костюмированной драмы. Хуберт увлекался беллетристикой и не пропускал ни одного нового спектакля или фильма, и когда возвращался домой поздно, всегда взирал на эти улицы с надеждой, что с ним произойдет нечто волнительное, загадочное, романтичное. Но почему-то ничего и никогда не происходило.
Еще несколько минут, и он выйдет из автобуса, минует одну улицу, потом свернет на другую и окажется в маленькой квартирке, которую снимает со своим другом Джоном Лэнгтоном. И Джон, никогда не мечтавший о приключениях, будет сидеть там, попыхивая трубкой и уставившись сквозь очки в какую- нибудь древнюю книгу по египтологии. Он поднимет голову и скажет: «Привет, юный Хуб! Как прошел обед? Не желаешь чашечку чая?». Они еще полчаса поболтают о пустяках, а потом улягутся спать. На том вечер и закончится, а на следующее утро Хуберт пойдет на работу, а Джон — в Музей. А время-то летело и летело. Хуберту стукнуло двадцать три, то есть он вплотную подошел к пугающей границе среднего возраста. С другой стороны, Джону было уже двадцать восемь, а в его жизни так и не было ни одного захватывающего происшествия, однако его это, видимо, не волновало, впрочем, оно и понятно: если ты увлечен египтологией, сколько бы тебе ни было лет, двадцать восемь или сто, ты пройдешь мимо приключения, даже если оно будет махать тебе обеими руками. «Бедный Джон, — подумал Хуберт. — Наверное, это ужасно, быть таким, как он». Но в душу поневоле закрадывалось разочарование: если ты не такой, как он, если готов к приключениям, почему они упорно обходят тебя стороной? Лондон, решил Хуберт, слишком много обещает, но ничего не выполняет. Правда, ему в голову не пришла мысль о том, что в Лондоне живёт немало людей, которые прилагают немало усилий к тому, чтобы приключения не сваливались на его, Хуберта, голову.
Он посмотрел на других пассажиров автобуса. Лица удавалось разглядеть с трудом, но, как обычно, он не нашел ни одного, на котором мог бы задержаться взгляд. Обычные, невыразительные лица. Ни обезображенных шрамами мужчин с тяжёлым, мрачным взором. Ни молящих о помощи прекрасных девушек с заплаканными глазами. Ни матроса-индуса, ни даже китайца. Однако улицы, ярко освещенные, загадочные, выглядели так, словно ждали самого Гаруна эль-Рашида. Обман, сплошной обман.
А потом взгляд его уловил золотое сияние. Исходило оно от кофейни на углу. По литературным произведениям и журнальным статьям Хуберт знал, что в таких кофейнях, куда заходят наскоро перекусить и где нет сидячих мест, есть что-то романтическое и сулящее приключения. Но опыт посещения этих самых кофеен свидетельствовал лишь о том, что приключения там находил только желудок Хуберта: ему приходилось знакомиться с сомнительными пирожными и горячей, приторно-сладкой жидкостью, именуемой кофе, и эти приключения нельзя было назвать приятными. Но, как и всегда, надежда и воображение брали верх над опытом. Хуберт вышел из автобуса на углу и заказал чашку кофе и кусок торта, хотя есть ему совершенно не хотелось.
У стойки расположились двое или трое мужчин, поглощенные загадочным и бесконечным спором, которые обожают простые лондонские обыватели в свободное время.
— А я говорю тебе, он это сделал! — воскликнул один из них.
