что не был бы рад получать чуточку больше денег, но лучше всего, если вы сами напишете им об этом.
— Я очень, очень вам признателен, мистер Хебблсуэйт, — сказал американец, явно начиная новое публичное выступление, но мистер Хебблсуэйт прервал его.
— Теперь, я вижу, вам хочется что-то сделать, но вы не знаете что. Вы же не последний раз в Англии… все время ездите туда-сюда. Ну так вот. Дайте мне слово, что приедете в Ладденсталь послушать, как наш хор поет «Мессию»… вы услышите настоящего Генделя, и если вам понравится, суньте руку в карман и сделайте хорошее пожертвование в пользу ладденстальского хора. Мы были бы рады такому покровителю.
— Разумеется, — воскликнул мистер Онгар. — Я с радостью сделаю это прямо сейчас. — Потом он хитро улыбнулся. — Кстати, вы не забыли о той арии из «Иуды Маккавея»? Все-таки прав оказался я.
Мистер Хебблсуэйт вскочил с кресла.
— Вы? Ничего подобного! Даже и не думайте! Ведь я сказал, что ошибся, только для того, чтобы выбросить в окно записку. Честное слово, я все время знал, что я прав. А ну-ка, — решительно продолжал он, раскрывая партитуру, — просвистите еще раз. Сейчас вы увидите, кто из нас ошибся на самом деле.
И они снова принялись насвистывать.
Не будем им мешать.
ПРИКЛЮЧЕНИЕ НА ПАРК-ЛЕЙН
Достопочтенный маркиз Чарльз Уильям Эдмунд Александр Гордон-Фицстюарт Гэрлок, кавалер ордена Подвязки, член Тайного совета, кавалер ордена Виктории первой степени, и его супруга маркиза Элен Виктория Мария Кристина были в тот вечер дома. Они были дома в Гэрлок-хаусе для всех политических и светских знаменитостей Лондона. Парк-Лейн здесь напоминала забитую до отказа выставку самых больших и дорогих автомобилей. У главного входа стояли факельщики. В холле выстроились двумя шеренгами рослые лакеи, при этом вид у них был такой, словно они в любой момент могли запеть хором. Несмотря на специальный наряд полиции, не позволявший автомобилям и прохожим скапливаться перед особняком, простолюдины, преимущественно женского пола, десятками подходили к самым ступеням и заглядывали в широко распахнутые двери, чтобы полюбоваться зрелищем, куда более эффектным, чем оперетта, и к тому же бесплатным. Роскошные автомобили непрерывно высаживали светских и политических знаменитостей, и эти важные персоны сверкающим потоком текли вверх по ступеням, проходили через холл и поднимались по великолепной витой лестнице, встречаемые улыбкой хозяйки дома. На леди Гэрлок были все фамильные драгоценности, отчего она из довольно еще красивой женщины средних лет превратилась в подобие разукрашенной новогодней елки. Поздоровавшись с хозяйкой дома, гости следовали дальше, в огромную библиотеку и гостиную, которые были уже переполнены, а лестница, нижний холл и наружные ступени между тем принимали все новых и новых гостей, двигавшихся плотным потоком. Начинался грандиозный прием.
В углу библиотеки, где народу было поменьше, стояли вплотную друг к другу и шепотом переговаривались два человека. В своих мешковатых костюмах, без всяких крестов и лент, оба они казались здесь посторонними. Один был высокий, костлявый, в очках, другой маленький, коренастый, с багровым лицом и огромными грубыми руками. Однако коренастый имел полное право находиться здесь. Он получил приглашение, ибо действительно был важной персоной. Это был Джозеф Паддаби, профсоюзный лидер, член парламента от Ладденстальского округа в Западном Рединге, в прошлом министр его величества. Высокий же человек был самозванцем. Его имени не было в списке гостей леди Гэрлок. Это был мистер Том Хебблсуэйт, агент по закупкам Ладденстальского кооперативного товарищества, которого дела службы снова привели в Лондон. Костюм, болтавшийся на нем, был взят напрокат только утром, когда Джо Паддаби, друг мистера Хебблсуэйта, заявил, что он, Хебблсуэйт, должен пойти на прием вместо Джека Мурмана, одного из коллег Джо по лейбористской партии, сурового пролетария, который отказался от приглашения, не желая пользоваться гостеприимством этих бездельников. Мистеру Хебблсуэйту очень хотелось посмотреть на высшее общество, и он дал втянуть себя в эту авантюру, но она вызывала у него сомнения. У него до сих пор был сомневающийся вид.
— Знаешь, Джо, — шептал он, — когда объявили: «Мистер Джон Мурман» и надо было идти наверх, меня даже пот прошиб. Вдруг, думаю, сейчас кто-нибудь возьмет да скажет, что я не Джек Мурман. Вот бы я влип в историю.
— Да нет, — ответил мистер Паддаби. — Тут толчется столько народу, что никто никого не знает. Можешь не волноваться. И пользуйся случаем, пока ты здесь. Тебе не мешает поглядеть на такую вот вечеринку. Теперь их будет не слишком много, — добавил он сурово. — Мы уж об этом позаботимся.
Мистер Хебблсуэйт огляделся. Большинство людей было ему совершенно неизвестно, но он узнал нескольких политических деятелей, знакомых ему по газетным фотографиям и рисункам. Происходящее напоминало одновременно и грандиозную театральную массовку и ожившую политическую карикатуру. Все это было очень странно и сбивало с толку. Впрочем, мистер Хебблсуэйт получал бы больше удовольствия, если бы не сознание того, что он проник сюда обманным путем. Он в первый раз видел высшее общество вблизи и пока что был о нем не особенно высокого мнения. Лишь очень немногие производили впечатление по-настоящему значительных людей, да изредка попадались красивые женщины. Но большей частью женщины, даже самые красивые, были, на его взгляд, слишком разодеты, слишком накрашены и обвешаны бриллиантами. Он старался кое-что запомнить для миссис Хебблсуэйт, которая непременно захочет узнать все подробности, когда он станет рассказывать ей об этом вечере.
— Между нами говоря, Джо, — заметил он, — если не обращать внимания на их одежду и драгоценности, так у нас на ладденстальском благотворительном базаре публика ничуть не хуже.
— Нет, брат, куда лучше, — усмехнулся мистер Паддаби.
— А видишь вон там старушенция — не человек, а парфюмерный магазин! — сказал мистер Хебблсуэйт.
Но тут к мистеру Паддаби подошел его высокопоставленный политический коллега, и ему пришлось покинуть своего друга. Оставшись один, мистер Хебблсуэйт почувствовал себя как-то неуютно. Почти все гости, очевидно, были знакомы между собой; они собирались группами и, беседуя, переходили из комнаты в комнату. Неприятно быть одному, а еще неприятнее при этом знать, что тебе вообще не полагалось бы здесь находиться. Мистер Хебблсуэйт побродил взад вперед, а потом, как обычно делают люди, оказавшиеся на приеме в одиночестве, сделал вид, что ищет своих друзей, которые должны быть где-то здесь, в дальнем углу. Какая-то старая дама с впалыми накрашенными щеками и огромным кривым носом бросилась к нему, пронзительно крича что-то в знак приветствия.
— Здравствуйте, — смущенно сказал мистер Хебблсуэйт, который видел эту мегеру первый раз в жизни.
Но не успел он договорить, как старуха поняла свою ошибку. Ее рот со стуком захлопнулся, а глаза сделались ледяными и страшными. Не извинившись, она повернула назад, и мистер Хебблсуэйт увидел ее лопатки, напоминавшие пару ощипанных кур. Лопатки быстро удалялись, и он шепотом высказал им вслед все, что думал о них и об их обладательнице. Тут ему впервые встретился высокий человек с солдатскими усами.
— Виноват, — сказал усатый, в упор глядя на мистера Хебблсуэйта, — вы мистер Коркоран, если не ошибаюсь?
— Нет, — ответил мистер Хебблсуэйт, которому этот человек с солдатскими усами не понравился. Он чем-то неуловимо отличался от остальных гостей. Он был во фраке, но все равно сразу чувствовалось, что он находится при исполнении служебных обязанностей.
— Я должен ему кое-что передать, — сказал усатый. — Прошу прощения. Вы на него похожи, но теперь я и сам вяжу, что ошибся. Вы мистер… э-э…
И он замолчал, ожидая, что ему подскажут фамилию.
Мистер Хебблсуэйт стал перед альтернативой: не называть своей фамилии, что, конечно, произведет
