16
— Это потрясающе, — сказал Джеф Берд, когда они отыскали свои места и уселись.
— Надо полагать, — отозвался сэр Майкл. — Я слышал, как в фойе человек двадцать толковали друг другу, что это потрясающе.
— Но неужели вы еще не чувствуете, что тут есть нечто?..
— Нет, Джеф, не чувствую. Ровным счетом ничего не чувствую.
— Кстати, здесь кое-кто из лондонских критиков.
Он назвал каждого и принялся объяснять сэру Майклу, где кто сидит. Но если сэр Майкл и озирался по сторонам, то не потому, что искал среда публики театральных критиков, которые нисколько его не интересовали. Когда они усаживались, ему показалось, что где-то мелькнули великолепные темно-рыжие волосы Андреа Бэбингтон. Андреа, художница-декораторша, могла приехать на премьеру в надежде получить заказ на декорации для лондонской постановки. От этой Андреа он старался держаться подальше еще до появления Шерли Эссекс, это было красивое, чувственное создание, но она быстро надоедала и не способна была более двух минут говорить о чем-либо кроме театра; и все же, помня, как грустно ему придется заканчивать вечер в этом Бэрманли, в каком-то Северо-западном отеле, где ночью так трудно развлечься, он озирался, желая убедиться, что она здесь.
— Кажется, вон тот из «Дейли ньюс», — сказал Берд.
— В таком случае это тем более потрясающе, Джеф. — Сэр Майкл решил отложить поиски Андреа до антракта.
— Как вам нравится театр? Здесь им так гордятся.
— Вы хотите сказать, им гордится сотня людей, а остальные шестьсот тысяч либо терпеть его не могут, либо безразличны. В кои-то веки присоединяюсь к большинству, — продолжал сэр Майкл с тем удовольствием, с каким мы всегда смакуем свои предубеждения. — Я человек старомодный и очень прямой… когда дело касается театра. Я люблю яркие огни, красный бархат, купидонов по бельэтажу, и все такое. А эти гигантские аудитории, как на хирургических факультетах, нагоняют на меня скуку или тоску еще до начала спектакля. Они до того практичны, что их можно принять за цеха новых заводов. Этим отчасти можно объяснить, почему рабочего ничем сюда не заманишь. Но вы лучше моего в этом разбираетесь, Джеф. Помните, как перед самым началом спектакля огни рампы волшебно освещали складки занавеса и музыка начинала затихать? А теперь нет ни занавеса, ни музыки, а часто нет и спектакля. Ну да ладно, посмотрим.
— Колоссальный успех вне Бродвея, — пробормотал Берд, когда огни начали гаснуть.
Через двадцать минут после начала «Кукол» сэра Майкла одолела такая скука, что он начал думать о постороннем, совсем не интересуясь тем, что происходило в Нью-Йорке между молодым человеком, который орал во все горло, и девушкой, которая говорила шепотом и, по-видимому, была в него влюблена. Других героев в пьесе не было, если не считать кукол. Приходилось угадывать, что хотят сказать куклы — а это было либо слишком легко, либо решительно невозможно, — по ответным репликам молодого человека и девушки.
Вот опять, подумал он без особой радости, авангардисты попались в ловушку, сделали целую пьесу, хотя материала тут на десятиминутный скетч в ревю для снобов. Он начал думать о том, где теперь Шерли и что она делает. Вот досада — как ни твердил он себе, что вспоминает не ее, а лишь ее прекрасное лицо, но вспоминал лишь ее, а лица вспомнить не мог. Зато когда он переключался на Андреа, которая непременно должна быть здесь и спасти его от тоскливого вечера в Бэрманли, он без труда вспоминал ее во всех подробностях, одетую или раздетую. Тем временем куклы появлялись и исчезали, молодой человек орал, девушка шептала, а небоскребы подмигивали над скелетообразными декорациями. Но вот наконец антракт, слава тебе Господи!
— Не хотите ли выпить, сэр Майкл?
— Очень даже.
— Так вот, директор угощает в своем кабинете.
— Идите туда, Джеф, я сейчас подойду, только поищу одну знакомую. Если найду, мы придем вместе.
В фойе, конечно, было полно народу, и прошло несколько минут, прежде чем он убедился, что Андреа там нет. Проклиная неудачу, он пошел в кабинет директора, куда набились все те, кого, как ему казалось, в Америке называют любителями дармовщины. Но кроме того там оказалась и Андреа — разговаривая с Джефом Бердом, она пила джин и была совершенно неотразима в ярко-зеленом шелковом платье. Берд приберег для сэра Майкла виски.
— Майкл, дорогой! — воскликнула она. — Мне хочется думать, что это меня вы искали.
— Ну конечно же, дорогая. Мне показалось, что я вас видел, вот я и вертелся внизу, надеялся вас найти. Клянусь Богом.
— Чудесно! Скажите, ведь правда, это потрясающе?
— Ну конечно. — Он огляделся, нет ли еще виски, но тут его стали знакомить с директором, потом с режиссером, потом с унылой четой американцев, которые оказались авторами. После этого они выпили еще по нескольку рюмок виски, а там прозвенел звонок, все поспешили занять свои места, и он не успел больше поговорить с Андреа. Но они вместе вышли из кабинета.
— Андреа, лапонька, ты остановилась в Северо-западном отеле?
— Да, моя радость. Третий этаж, номер триста шестнадцать. Но меня пригласили к ужину. Они были бы, конечно, счастливы видеть и тебя, Майкл.
— Нет, это могут превратно истолковать. Я тихо-мирно поужинаю в гостинице, если только там найдется что-нибудь съедобное, и буду ждать тебя, дорогая. Только приходи не очень поздно.
— Хорошо, милый. — Она сжала его руку. — Это деловой ужин, а вовсе не развлечение. Нужно разузнать, не собирается ли кто поставить это в Лондоне. Я для того и приехала, хотя теперь у меня есть куда более приятная цель. Не позже двенадцати. Не забудь же, номер триста шестнадцать. Ну, мне сюда.
Джеф Берд уселся на свое место, раскрасневшись от пива и волнения.
— По-моему, эти две последние сцены и обеспечили пьесе успех в Нью-Йорке.
— Ну конечно, Джеф. А вы распорядились в гостинице насчет ужина?
— Для вас. Подадут в номер. А я, если вы не против, пойду на прием.
— Конечно. Только ничего не обещайте от имени Комси.
— Разумеется, сэр Майкл. Но мне вы потом скажете свое мнение, не правда ли?
Сэр Майкл обещал; тем временем состав кукол расширился, почти все они разбогатели, и пьеса, под крик и шепот, перешла во второй акт. Надеясь, что молодой человек хоть раз что-нибудь шепнет, а девушка крикнет, сэр Майкл прилежно старался следить за развитием действия. Влюбленные отпраздновали свадьбу с полным составом кукол, из которых одни стояли, другие — сидели, а две даже лежали в уголке, то ли скончавшись, то ли вознамерившись заняться любовью. После того как каждая произнесла скучнейший монолог, начались грандиозные финальные сцены, которые так взволновали Гринвич-вилледж. Он, муж, разыграл сцену с ней, своей женой, но теперь она, конечно, тоже стала куклой. А потом она разыграла сцену с ним, и он тоже превратился в куклу. Сэр Майкл не мог больше выносить это, но почувствовал, что не прочь поглядеть коротенькую сценку под занавес, немую из милосердия к зрителям, в которой оба героя — куклы. Овация была хоть и не всеобщей, но достаточно щедрой, и молодых супругов раз шесть вызывали, но без многочисленной вспомогательной труппы. Радуясь долгожданному концу, сэр Майкл с трудом подавил в себе желание крикнуть: «Браво, куколки!», чтобы и они могли раскланяться.
Берд, который вскочил с места и изо всех сил бил в ладоши, начал что-то сбивчиво объяснять насчет лондонских критиков — этот горячо аплодирует, тот спешит к выходу с улыбкой, а вон тот погружен в задумчивость.
— Пожалуй, надо мне повертеться среди них, разузнать их мнения. Вы еще зайдете к директору, сэр Майкл?
— Вероятно, нет, Джеф. Но вы идите. Встретимся в фойе, а потом я поеду в гостиницу. — И Джеф
