— Я ему устроил два-три дельца в те времена, когда у меня были кое-какие связи, — продолжал мистер Голспи. — И кутили мы с ним как-то вместе несколько ночей. Вот с месяц тому назад встречаю я этого Микорского, и он говорит, что едет сейчас за город к своему родственнику, предлагает ехать с ним. Делать мне как раз было нечего, я и поехал. Была адская жара, и к тому же меня там чуть до смерти не заели комары. У этого родственника Микорского собственная фабрика мебели, и он изобрел новый способ отделки фанеры и наборки: машину и все прочее, что нужно для этого. А в тех местах рабочие руки очень дешевы. Я расспросил, куда они отправляют весь свой товар. Отвечают, что у них заказы из Германии, и Чехословакии, и Австрии, а бывает, что и для Парижа. Я спрашиваю: «Ну, а во сколько ваш товар обойдется с доставкой в Лондон?» Они мне показали расценки, и я увидел, что дело это подходящее, но им об этом и словом не обмолвился. Уехал и навел кое-какие справки. Узнал, сколько платят за этот товар в Бетнел-Грин и Хокстоне, одним словом — во всех тех местах Лондона, где изготовляется мебель…
— Бетнел-Грин, да, да, — подтвердил с гордостью старший механик. — Там работал мой дядя Стефан. Да, да, старик Стефан работал в Бетнел-Грин. — И после меланхолического размышления добавил: — Он социалист.
— Вот как! — прогудел мистеру Голспи со свойственным ему грубоватым добродушием. — Ну что ж, Бог с ним, пускай себе будет социалист. Слушайте дальше. Оказалось, что в Лондоне за такую же фанеру и наборку, ничуть не лучше, платят вдвое дороже. Что вы на это скажете, а? Как будто нельзя выписывать ее оттуда, где она стоит гроши! Ничего не видят у себя под носом. Неповоротливый народ здешние коммерсанты. «Ну вот, это для меня дело, тут можно заработать», — подумал я и опять съездил к этому родственнику Микорского. Я хотел узнать, сколько фанеры и всего прочего они могут мне отпускать ежемесячно, какие у них сорта и цены. Они мне все рассказали и дали гарантию. Сделку мы, как водится, спрыснули, и я уехал с контрактом в кармане. Так и написали — что они обязуются отпустить мне столько-то товара одного сорта и столько-то другого, когда бы я ни потребовал, и что я — их единственный представитель в Англии.
— Первоклассное дело! — с важной миной знатока заметил капитан, тараща осоловелые глаза. — Значит, теперь вы все это продаете и наживаете большие деньги?
— Теперь я буду искать людей, которые занимаются продажей этого товара, кого-нибудь, кто работает в этой отрасли, и войду с ними в долю. — Мистер Голспи шумно отхлебнул из стакана. — И не будь я Джимми Голспи, если не отыщу подходящего человечка не позднее, чем послезавтра.
— Загребете кучу денег и разбогатеете, а?
— Нет, это дело слишком чистое. Но кое-что мне перепадет, конечно. Для начала хватит.
— Нет, нет! — прокричал капитан и, перегнувшись через стол, похлопал мистера Голспи по плечу. — Вы загребете в Лондоне кучу денег, это я вам говорю. Уйму! Здесь, в Лондоне, денег ого!.. — И он протянул руки ладонями вверх, как будто ожидая, что в них польется золото Английского банка.
— Не так много, как вы думаете, — возразил мистер Голспи, медленно покачивая головой. — Нет, далеко не так много. Деньги здесь, может быть, имеются, но они лежат без движения. Их не пускают в оборот. Я же вам говорил, что лондонцы — отсталый народ.
— Вы хотите сказать, что они спят?
— Вот именно. Большинство из них живет как в полусне.
— Хо-хо! — загремел капитан. — И вы собираетесь их разбудить?
— Кое-кого, пожалуй, и удастся встряхнуть. А не удастся — двинусь дальше. Кстати, мне пора трогаться, ребята. Я сказал помощнику стюарда, тому парню, который играет на концертино, чтобы он сбегал за такси и снес вещи на берег. Такси уже, наверное, ждет меня там. Так что счастливо оставаться! Давайте выпьем еще по стаканчику на прощанье. За удачу!
Они с некоторой торжественностью пили этот последний стакан, когда воротился посланный и объявил, что такси ждет. Мистер Голспи вышел на палубу, за ним остальные. У сходней он остановился, чтобы проститься.
— Итак, в путь! — воскликнул он, обращаясь не столько к слушателям, сколько к самому себе. — Прямо в старый кроличий садок. Господи, что это за город! Миллионы и миллионы людей — и большинство из них еще не сознает, что они живут на свете. У них только и есть что глазки да хвостики, выглянут из норки — и тотчас юркнут обратно. Милый старый кроличий садок! Полюбуйтесь на него. Впрочем, отсюда, сколько ни гляди, ничего не увидишь. Что за город! Да, капитан, да, друзья, вот куда я отправляюсь!
— А ваша дочь, малютка Лина? — спросил капитан. — Она уже здесь, ожидает вас?
— Нет, она в Париже с теткой, но приедет сюда, как только я устроюсь. «Голспи и дочь» — вот как будет называться наша фирма, и посмотрим, как Лондон примет нас. Клянусь Богом, если не я, то Лина, этот ловкий чертенок, уж наверное расшевелит кое-кого. Но здесь ей придется вести себя прилично. Да, уж здесь-то я ее заставлю угомониться! Ну, капитан, будьте здоровы, не садитесь на мель и кланяйтесь от меня всем девчонкам и парням у вас на родине, а в следующий ваш рейс мы обязательно увидимся здесь. Черкните мне словечко по адресу вашей здешней конторы, а я их извещу, где меня можно найти. Но куда же девался мой парень, черт его побери? Ага, вот и он. Все снес? Отлично. Ну, пока!
Помахав на прощанье рукой, мистер Голспи неторопливо, степенно, с важным видом начал спускаться по сходням, весьма внушительный в своем широком пальто. Когда он наконец ступил на камни Лондона, он обернулся и кивнул головой оставшимся на палубе. Потом зашагал уже быстрее к углу Бэтл-Бридж-лейн, где его ожидало такси. Две минуты спустя автомобиль, гудя, нырял уже среди огней и теней огромного города, мчавшего мимо его окон, словно в бешеном вихре, то ярко вспыхивавшую, то слабо мерцавшую, то вдруг темневшую ленту лавок, трактиров, театральных подъездов, церковных папертей, оклеенных афишами заборов, малиновых, с золотом, автобусов, оград, крылечек, кружевных занавесок и витрин с горами шоколада и папирос, пивом, булками, аспирином, венками и гробами, — и море лиц, все новых и новых лиц, чужих, незначительных, бесконечно мелькавших мимо. Огни, сиявшие за стеклами такси, зажигали ответный слабый огонек в глазах мистера Голспи. И даже тогда, когда огни исчезли, мистер Голспи в темноте все еще улыбался в свои громадные усы. Лондон ничего не знал и не хотел знать о нем. Тем не менее факт оставался фактом: мистер Джеймс Голспи прибыл в Лондон.
Глава первая
Они появляются
1
Многие из тех, кто думает, что хорошо знает Лондон, вынуждены сознаться, что никогда не слыхали об улице Ангела. Можно раз пять-шесть прогуляться от Банхилл-Филдс до Лондон-Уолл или от Барбикена до вокзала на Брод-стрит — и не приметить улицы Ангела. На некоторых картах города эта улица совсем не указана, многие шоферы такси даже и не пытаются делать вид, будто знают, где она, полисмены частенько на вопрос о ней отвечают неуверенно, и только если вам удастся встретить почтальона не дальше как на расстоянии каких-нибудь пяти-шести кварталов от улицы Ангела, он с торжествующей уверенностью укажет ее вам.
Все это служит доказательством, что улица Ангела ничем не замечательна. Всякому известна, например, улица Финсбери неподалеку от улицы Ангела, потому что Финсбери — улица солидной длины и ширины, на ней имеется множество магазинов, складов, контор, не говоря уже об автобусах и трамваях, которые превращают ее в важную артерию города. А улицу Ангела никак нельзя назвать артерией города, и длина и ширина ее незначительны. Почтовые участки Е.С1 и Е.С2 вы, вероятно, в течение многих лет бомбардируете письмами, а на улицу Ангела вам никогда ничего не приходится адресовать. Эта маленькая уличка существует давно, получила свою долю — и долю немалую — закопченного дымом камня, грязных стен, рыхлого от времени кирпича и гниющих деревянных строений, а между тем она почему-то не попала на страницы истории. Короли, принцы, великие епископы никогда не тревожили ее покой. Убийц она, может быть, и видала, но все они подвизались лишь в частной жизни, не
