— Это верно, миссис Смит, — сказал и Далби. — Я тоже обратил внимание… Это просто привычка — и больше ничего. Вы перестали уже, наверное, это замечать, — деликатно обратился он к жене Фреда. — А почему? Потому что привыкли.
— Ну, у Фреда это совсем иначе, — возразила та ледяным тоном. Но рассказ свой продолжать не стала. — Подождите, вот он войдет, тогда сами увидите.
Однако первое, что увидел мистер Смит, когда вошел Фред, были собственные его, Смита, парадные пальто и шляпа, надетые Фредом. Он, должно быть, выбрал их потому, что они были ему малы и придавали комичный вид. Пальто он с трудом натянул на плечи, а шляпа, отличная серая фетровая шляпа, которую мистер Смит надевал только по воскресеньям и в особо торжественных случаях, была небрежно нахлобучена на голову и ужаснейшим образом смята посередине. Мистер Смит так разозлился, что едва усидел на месте.
— Добрый вечер, господа, — начал Фред фальшивым, натужным голосом, скривив рот. — Я мистер Снук из Бирмингема и желал бы сообщить вам, что являюсь владельцем кинотеатра на одной из главных улиц нашего города. Театр этот я строил, не считаясь с расходами. Гм! — Тут Фред глупейшим образом закашлял и так неосторожно поднес руку ко рту, что пальто чуть не лопнуло по швам. Его жена и миссис Смит запищали от смеха. Далби и жена Далби улыбнулись, а мистер Смит стал еще мрачнее. Это продолжалось несколько минут, в течение которых Фред, во что бы то ни стало желая пленить публику, орал во весь голос, чуть не разрывая на себе пальто и приминая кулаком шляпу, пока она не потеряла всякую форму. Наконец мистер Смит не выдержал.
— Одну минутку, — сказал он, шагнув к Фреду. — Извините, что я вас перебил (если вы еще не кончили), но знаете, это моя шляпа, моя парадная шляпа. Если она вам больше не нужна, то… — И он протянул руку к шляпе.
— Ладно, ладно, старина, — сказал Фред, отдавая ему шляпу. — Ничего с вашей шляпой не сделалось. Поверьте мне, господа, — добавил он, утирая пот, — от этого устаешь почти так же, как от работы. Да, я, пожалуй, выпью, Эди. — И он принялся за виски.
Эдна и Дот вернулись из кино. Теперь наступила очередь Дот развлекать публику.
— Ох! — воскликнула она вдруг, дергаясь, как гальванизированная кукла. — Ох, если бы вы видели Дюси Делвуд в той картине, что мы сейчас смотрели! Она играет студентку…
— И по-моему, играет прескверно, — вставила Эдна. — А по-вашему, Дот?
— Мне тоже она не очень понравилась. Вот я ее вам сейчас изображу. Смотрите на меня все! Смотрите! Вот она какая. — И Дот, возбудив своим криком всеобщее внимание, начала приплясывать, как будто под джаз-банд, и вращать глазами, то падая на стул, то снова вскакивая. — Знаешь, мама, — сказала она, захлебываясь, — та новая песенка, которую теперь все поют, — из этого фильма. Ну, та, что начинается… «Победить или погибнуть». И Дюси Делвуд поет ее вот так… — Она стала в позу, расставив ноги, подогнув колени, согнув руки в локтях, растопырила пальцы и, покачиваясь, запела, вернее — пыталась пропеть своим жидким, гнусавым голоском запомнившиеся ей слова песенки. Мистер Смит, заметив, что Эдна наблюдает это кривлянье с нескрываемым восхищением, подумал про себя, что, хотя он человек миролюбивый и добрый, он с наслаждением дал бы этой Дот хорошую оплеуху и отправил бы ее спать.
— Ну, пожалуй, надо собираться, — сказала миссис Далби.
— Да, пора, — подтвердил ее муж.
— Нет, не уходите еще, миссис Далби, — воскликнула миссис Смит.
— Еще рано, — прогремел Фред. — А я полагал, что у вас в Лондоне принято веселиться всю ночь. В Бирмингеме мы и то иной раз, когда соберется своя компания, засиживались до утра. Честное слово.
«До каких же пор он намерен торчать здесь?» — спрашивал себя мистер Смит, пока неугомонный Фред продолжал разглагольствовать. Миссис Далби не сдалась на уговоры и тихонько пробиралась к дверям, улыбаясь хозяйке. Мистер Далби последовал за ней, и, когда они наконец вышли, мистер Смит, ища предлога хоть на минуту уйти из гостиной, проводил их на улицу. Вечер был прекрасный. Темный и тихий, он словно радовался, что мрак его не населен никакими Митти.
— Веселый малый, — сказал Далби, когда они на минуту остановились.
— На мой взгляд — чересчур веселый, — возразил мистер Смит, понижая голос. — Он, видите ли, двоюродный брат моей жены, — добавил он, как бы снимая с себя всякую ответственность.
— Откровенно говоря, мистер Смит, — промолвила миссис Далби, — мне показалось странным, что они позволяют этой девчонке так ломаться. Право, будь это моя дочь…
— Или моя, — вставил мистер Смит мрачно.
— Все же мы очень приятно провели вечер, не правда ли, Том? — продолжала миссис Далби. Она, конечно, этого не думала и сказала так из вежливости.
Проводив их, мистер Смит несколько минут стоял у дверей, наслаждаясь тишиной и прохладой. А вернувшись в гостиную, направился прямо к камину и кочергой сгреб уголья в кучу, но свежего угля не подбросил. Потом зевнул раза два довольно откровенно. Подождав еще минут десять, велел Эдне идти спать, выразительно заметив, что обычно в этот час она уже давно в постели. После того как Эдна, энергично пожимая плечами, неохотно ушла наверх, семейство Митти как будто собралось уходить, но, к несчастью, в это время вернулся домой Джордж, и гости задержались еще на полчаса, к концу которых мистер Смит уже только в отчаянии таращил на них глаза. Наконец они ушли, и миссис Смит с Джорджем проводили их, а мистер Смит продолжал сидеть на своем месте.
Комната имела такой вид, как будто здесь много дней подряд ели, пили, курили пятьдесят человек. На ковре валялись два сандвича и растоптанный окурок. На столике у дивана кто-то пролил портвейн. Пустые бутылки, грязные рюмки, осколки разбитого Фредом стакана, остатки еды, пепел от папирос, застоявшийся в воздухе табачный дым. Эта комната, краса и гордость дома, самая уютная гостиная, какую можно найти на всей Чосер-роуд, выглядела пьяной, замызганной, запущенной, а ее хозяин устало слонялся по ней, с отвращением подбирал разные остатки и бросал их в огонь, водворял все вещи на место, и у него было такое чувство, словно семейство Митти навсегда оставило здесь на всем свой отпечаток. Он распахнул окна и успел еще услышать с улицы прощальные приветствия. Вернулась его жена.
— Джордж пошел к себе, — объявила она. — Я только что сказала ему, что маленькая Дот, кажется, совсем вскружила ему голову.
Мистер Смит только крякнул.
Миссис Смит, как всегда в таких случаях, села у камина с последним сандвичем в руке, собираясь приятно поболтать о прошедшем вечере.
— Сегодня я ни до чего пальцем не дотронусь. Пускай остается так до утра. Ну, не знаю, как другим, а мне сегодня было очень весело. — На миг ее лицо осветилось тем радостным возбуждением, какое оставляют по себе приятно проведенные вечера. Но это выражение исчезло, как только она посмотрела на мужа.
— Однако признаюсь, никогда еще я не видела тебя в таком настроении. Ты, наверное, воображал, что я ничего не вижу, а я заметила. И нельзя было не заметить. Полвечера ты вел себя как настоящий брюзга, а раза два был неприлично груб, если хочешь знать. Жена Фреда тоже это заметила.
Мистер Смит пробурчал что-то вроде того, что его мало интересует мнение жены Фреда.
— Может быть, ты устал, милый? — спросила миссис Смит, меняя тон. — Мне несколько раз казалось, что у тебя утомленный вид, и миссис Далби тоже это говорила.
— Да, пожалуй, — согласился мистер Смит.
— Ну, если ты утомлен и настроение у тебя неподходящее, тогда другое дело. Ничего, в следующий раз тебе будет так же весело, как и нам. Митти просили нас приехать к ним всей семьей на той неделе. У них будут какие-то знакомые из Бирмингема.
— Надеюсь, ты сказала, что я не смогу.
— Конечно, нет, с какой стати, папа? Придет же в голову!
— Так знай, что я не поеду.
— Но почему?
— Потому что не поеду. Если уж хочешь знать, — прибавил мистер Смит дрожащим голосом, — они мне достаточно надоели за сегодняшний вечер, и я вовсе не желаю видеть их опять.
Жена с негодованием посмотрела на него и выпрямилась на стуле.
