откуда-то из мрака, прошлое не теряло в его глазах своей романтичности.
Поздоровавшись, мистер Смит отпер несгораемую кассу, достал оттуда свои книги и денежный ящик, просмотрел письма, приняв к сведению все то, что относилось к нему, записал, что «Браун и Горстейн» и «Северо-западное о-во» и «О-во снабжения» и «Никмен и сыновья» не выполнили своих обязательств и не прислали чеков. Оформил два небольших чека, присланных другими предприятиями, дал мисс Мэтфилд для переписки три письма, попросил Тарджиса позвонить по телефону «Братьям Бриггс» и «Лондонской северо-западной железнодорожной компании», осчастливил Стэнли, услав его с поручением, одним словом — окунулся в повседневную работу и, если можно так выразиться, привел в движение Твигга и Дэрсингема, хотя, собственно, Твигг уже много лет покоился недвижимо на Стритхемском кладбище, а ныне здравствующий мистер Дэрсингем в этот час еще только начинал свое путешествие в контору по пригородной железной дороге.
Стэнли, как всегда, пулей вылетел из конторы, опасаясь, как бы мистер Смит не передумал. Мисс Мэтфилд с пренебрежительной миной отстукала на машинке письма (сигнальный звонок ее машинки звучал всякий раз как ироническое восклицание). Тарджис довольно унылым голосом говорил с кем-то по телефону. А мистер Смит исписывал страницу за страницей аккуратным мелким почерком, то карандашом, то чернилами, и раскладывал перед собой на столе все больше и больше бумаг. Так прошло минут десять, и за это время не было произнесено ни одного слова, которое не имело бы прямого отношения к делам конторы.
Тишину нарушил приход еще одного служащего. Это был Гоус, старший коммивояжер, который объезжал всех мебельных фабрикантов в Лондоне и графствах, убеждая их, чтобы они покупали фанеру и материал для наборки у «Твигга и Дэрсингема». Гоус, как всегда, вошел развинченной походкой, одной большой плоской ногой недоверчиво нащупывая новое место, на котором можно укрепиться, а вторую ногу неохотно отрывая от пола. Он, как всегда, курил, оставляя за собой тающий дымок сигареты. На Гоусе было его неизменное старое пальто с безобразно оттопыренными карманами, мешком висевшее на сутулых плечах. Его знакомый всем пыльный котелок был сдвинут набекрень, но не задорно, а уныло, и оставлял открытым морщинистый прыщавый лоб. Войдя, Гоус повел себя как всегда. Он окинул комнату тусклым, но проницательным взглядом, и под взглядом этих глаз, серых, слезящихся и безнадежно унылых, как дождливое февральское утро, все словно съежилось вокруг, стало меньше и невзрачнее. Мистер Дэрсингем часто говаривал мистеру Смиту, а мистер Смит — мистеру Дэрсингему, что если уж Гоус не знает чего-либо относительно продажи фанеры и тому подобных материалов, значит, этого и знать не стоит. Но всякий, кто в эту минуту посмотрел бы на Гоуса, мог усомниться, стоило ли Гоусу знать и то, что он знает, раз это знание так скверно сказывалось на нем.
Гоус сегодня был такой же, как обычно, необычным было лишь его появление в конторе, так как он приходил сюда только в определенные дни, а сегодня был не тот день.
— Всё трудитесь? — промолвил он. Это был не вопрос и не приветствие. Это было нечто вроде угрюмой насмешки.
Мистер Смит отложил перо.
— Здорово, Гоус! Зачем это вы пришли сегодня?
— Таков приказ, — отвечал Гоус. — Мистер Дэрсингем велел мне прийти сегодня с утра, я ему нужен.
— Вот как? — В тоне мистера Смита ясно слышалось, что это ему не нравится, не говоря уже о том, что не нравится и самый вид мистера Гоуса (за что его вряд ли можно было осуждать).
— Да. Зачем, не знаю, — продолжал Гоус хмуро. — Так что вы меня об этом не спрашивайте, все равно не отвечу. Он только сказал мне: «Приходите послезавтра в контору с самого утра». Вот я и пришел. Но видно, слишком рано.
— Мистер Дэрсингем мне ничего не говорил, — заметил мистер Смит тоном человека, который находит, что ему следовало бы знать об этом.
Гоус свирепо выдернул изо рта окурок папиросы, от которой оставалось уже не более полудюйма, и откашлялся с ужасающим шумом.
— Он хотел сделать сюрприз, приятный сюрпризец всем вам, — вот и все.
Говоря это, он дружелюбно улыбнулся мисс Мэтфилд (которая как раз в эту минуту встала из-за машинки), пытаясь обратить на себя ее внимание. Но ответом был лишь взгляд, подобный высокой стене, усыпанной наверху битым стеклом.
Мистер Смит провел пальцем по нижней губе — его привычный жест в минуты раздумья. После того как он немного поразмыслил, ему эта новость еще больше не понравилась. Но через некоторое время лицо его вдруг прояснилось.
— А может быть, он получил новые образцы и хочет показать их вам? Может, ему нужно с вами посоветоваться насчет них?
— Ни о каких новых образцах мне ничего не известно. Я бы первый об этом услышал. Такие новости всегда мигом распространяются. Приходишь к заказчику, а тебе говорят: «Что вы нам показываете это старье, вы нам покажите новые образцы, вот что нам нужно». Стоит только появиться чему-нибудь новому, и такие речи слышишь повсюду. Да… Публика сама не знает, чего хочет… Иной фабрикант из нынешних выпускает мебель и капитал на этом наживает, а сам не сумеет отличить хороший кусок дерева от клеенки. И как они только справляются с этим делом, ума не приложу, — закончил Гоус мрачно.
— Вы правы, Гоус, — отозвался мистер Смит. — Меня это тоже удивляет. Их вывозит нахальство — вот мое мнение. Нахальство и удача. Скажите откровенно: каковы наши дела? Вы недавно объезжали Северный Лондон, не так ли? Ну что? Успешнее, чем в прошлый раз?
— Нет, — возразил Гоус с мрачным удовлетворением убежденного пессимиста. — Хуже. Гораздо хуже.
Он снял свой котелок и осмотрел его с отвращением, которого тот вполне заслуживал.
У мистера Смита сразу вытянулось лицо, и он неодобрительно хмыкнул:
— Это скверно.
— Гнусно. Дерьмовые дела, сказал бы я, если Этель извинит меня за такое выражение.
Мисс Мэтфилд немедленно обрушилась на него.
— Моя фамилия Мэтфилд! — крикнула она. — Можете выражаться как угодно, меня это не касается. Но я вам не Этель и не желаю быть Этель.
— Ох, убила! — сказал Гоус с легким, но в достаточной мере противным оттенком игривой галантности. — Окончательно убила! — Но так как ему было за пятьдесят (и, судя по его виду, далеко за пятьдесят) и к тому же он был закоренелый наглец, его ничуть не смутила отповедь мисс Мэтфилд.
— Ну, ну, успокойтесь, мисс Мэтфилд! — недовольно вмешался мистер Смит. И слегка нахмурился, бросив Гоусу предостерегающий взгляд.
— Да, как я уже сказал, дело дрянь, — продолжал Гоус. — Тридцать лет работаю, но не запомню времен хуже, чем сейчас. Если цена подходящая — товар никуда не годится. А когда товар бывает подходящий — цена несуразная. Цены — вот главная наша беда. Теперь все хотят получить товар по дешевке, хотят, чтобы мы его отдавали задаром, а сами на готовых изделиях зарабатывают больше, чем когда бы то ни было. Вы узнайте, до чего дошли розничные цены на мебель, а потом подите да послушайте, как эти фабриканты разговаривают. Просто человека стошнить может, честное слово. Просто тошнит.
— Верю, — серьезно поддержал его мистер Смит. Но потом добавил нерешительно: — Однако… в конце концов… кто-то должен же торговать фанерой? Я хочу сказать — фабрикантам нужно же ее где- нибудь покупать, не так ли? Ну, наборка, допустим, вышла из моды — но фанера?
— Нужна им фанера или не нужна, не знаю. Одно могу сказать: у меня они ее не покупают. А к некоторым из них я хожу вот уже двадцать лет. Да, молодой человек, двадцать лет, — повторил Гоус сурово, ни с того ни с сего обращаясь к Тарджису и стараясь встретиться с ним глазами. — Я вел дела с некоторыми торговыми домами, вот, например, с фирмой «Мозэс и Скотт», когда вы еще были в пеленках, а может, вас и вовсе не было на свете.
— Да, да, не мало времени вы работаете, мистер Гоус, — отозвался Тарджис, гордый тем, что удостоился внимания такой важной особы, и до некоторой степени утешенный мыслью, что если он, Тарджис, и не особенно важная особа, так, во всяком случае, он уже теперь и не в пеленках, и существует на свете.
