на противоположный берег, чтобы успеть сдать Ямковецкого клиенту и получить остаток. (Как охотно я променял бы этот жалкий остаток на сумму причиненного мной ущерба!)
Ямковецкий едва переставлял ноги, нарочно цеплялся за корни деревьев, падал, хотя помощи ему ждать было неоткуда — никто не знал, где мы высадились. Я и сам не знал — сообщил Викентию лишь приблизительные координаты.
— Все! — бросил саквояж на мох Ямковецкий. — Никуда не пойду! Стреляй здесь, падла!
И лег вдоль тропинки.
— Сейчас посоветуюсь с клиентом, — присев на пенек, достал я из кармана телефон. — Если ты устроишь его в мертвом виде, то мне от этого будет одно облегчение.
Он вскочил и заорал как резаный:
— На хрена тебе твой клиент, придурок?! Вот же деньги!.. Вот они!.. Триста тысяч «зеленых»! новенькими! погляди!.. Он за меня что, больше обещал?! А о том, что ему проще от тебя избавиться, ты не думал?! Майвина не знаешь! Он адвоката Мезина укоцал, а уж у того были «концы» — тебе не снилось!
— Уговор дороже денег, — философски заметил я, набирая номер. О том, что Майвин попробует меня «укоцать», я, конечно, не думать не мог, но нужно совсем не знать арифметики, чтобы не просчитать: быть убитым его людьми за десять тысяч все-таки менее вероятно, чем людьми Ямковецкого — за триста из воровского «общака».
— На кого работаешь, сволота? — разорялся урка. — На бандита и убийцу?..
— Что тот бандит, что этот, — не стал я с ним обсуждать своего клиента по этическим соображениям. Трубку сняли. — Дай Майвина!.. Столетник!..
Ямковецкий стал избивать кулаками подсохший на осеннем солнечном ветерке седой мох, рыча и нецензурно выражаясь.
— Я слушаю тебя, сыскарь, — высокомерно и вместе с тем настороженно проговорил Майвин.
— Я выполнил ваш заказ, Анатолий Ильич.
— Он с тобой?
— А где же ему быть? Не в колонии же.
По-моему, клиент от меня такой прыти все-таки не ожидал. Секунд десять он размышлял о быстротечности времени и эфемерности денег в пространстве.
— Ты опоздал на два часа, — упрекнул меня совершенно несправедливо, потому что о конкретном часе сдачи Ямковецкого в плен между нами договоренности не было.
— Тогда с вас еще двести сорок долларов! Прикажете доставить его к самолету? Или вы с Илоной полетите без него?
— Каких еще долларов?! — возмутился клиент.
Кажется, он был не таким щедрым, как показалось мне вначале.
— За лишние два часа работы. Плюс — компенсация за физический и моральный ущерб.
— Вези его сюда!
— Это будет очень долго — везти матерого угла в общественном транспорте.
— Ты его обыскал?
— Конечно.
— Дискета при нем?
— А разве при нем должно было что-то быть?
— Я тебя спрашиваю: дискета при нем?! — нервничал Майвин.
— При нем, но в мой прейскурант не входит.
— Где ты находишься?
— Пока не уточнил. Приготовьте деньги, садитесь в машину и дайте мне номер вашего сотового телефона, я перезвоню.
Он что-то промычал, но номер назвал. Мы оговорили условия обмена валюты на Ямковецкого. Оставалось определиться с местом, но этот вопрос я должен был обсудить с Викентием.
Отложив второй тур переговоров, я помог Ямковецкому встать:
— Топай, урка! Бери саквояж — и вперед!
— Никуда не пойду! — сверкнул он глазами.
— Тогда я тебя вырублю и понесу на себе.
— Я тяжелый.
— Ничего, своя ноша не тянет. Шагай!..
Он знал, что я доставлю его, так или иначе. Мы двинулись в путь, он с саквояжем впереди, я с пистолетом — за ним.
Избитый, голодный, ударенный током и наколотый меллапантином, уже потерявшим основное действие, но оставившим побочные (тошнило, болела голова, во рту пересохло), я из последних сил пытался сосредоточиться, чтобы понять его игру…
Он явно переиграл, Ямковецкий. Он так старательно изображал подавленность, а до этого — в «Неводе» — опьянение, так демонстративно вертел перед моим носом дискетой, на которой, если верить его словам, были коды к замку и его блокировке и электронный шифр, что я усомнился в его искренности.
…Сейф вправе вскрыть Илона по достижении двадцати одного года. То есть с завтрашнего дня она может считать себя миллионершей. Теоретически. А практически, пожалуй, она уже разучилась считать до пяти. Майвин убрал ее, вывел из игры, посадив на иглу и выпытав все, что она знала, Только знала она не все — иначе зачем же был нужен ему Ямковецкий?..
Майвин мог давным-давно вывезти Илону за кордон, не дожидаясь неприятностей. Точнее, ее дублершу. Но почему-то он этого не сделал… Значит, эта дискета важна?.. Тогда почему Ямковецкий так легко мне ее отдал? Относительно легко, конечно, но ведь он мог и не говорить о ней вовсе!.. «Я вставлю эту штучку в…» — куда он сказал? не важно, положим, себе в задницу. И что?.. — «…и управляющий банком в Цюрихе…» — кажется, он сказал «Депозитным банком на Банхофштрасе»… я запомнил, потому что Банхофштрасе — самая крупная магистраль в Цюрихе… «…вскроет сейф, абонированный на имя владельца счета… (номер я не запомнил)… в присутствии полиции… и тогда я потеряю все, но и Майвину конец!» Кажется, так он сказал…
То есть Майвин или те, кто зависит от Майвина и не заинтересован в изъятии компромата из сейфа, должен, по его расчету, опасаться проделывать манипуляции с этой дискетой, так, что ли?.. А как ею манипулировать, знает только он. Поэтому он застрахован от «несчастного случая». Вы меня, дескать, ликвидируете, и весь мир узнает имена коррумпированной верхушки, а если хотите получить чемоданы с компроматом — отпустите меня с дочерью в Швейцарию.
Грубо и не очень умно.
Мы вышли на просеку. С Ямковецкого градом лил пот, костюм от «Дживз энд Хокса» превратился в тряпку. Вполне возможно, лондонская фирма выпустила партию таких костюмов для покойников, и он купил его по дешевке. Впереди, в просвете между деревьями, виднелась полоса грунтовки.
— Сворачивай! — буркнул я ему в спину, направляя параллельно дороге краем леса.
— Ты хоть сам-то знаешь, куда идешь? — злился он.
— Какая разница? Земля круглая.
Зазвонил телефон.
— Женя, ты где? — спросил Викентий.
— Кажется, на севере по курсу — Лихачево, — определил я по дорожному указателю и солнцу, клонившемуся к закату. — Примерно в трех километрах. Грунтовка — строго на юг.
— Понял. Я рядом, за Кольцевой. Смотри на дорогу, а то впереди больше телефонов не предвидится.
Ямковецкий слышал, что я даю кому-то координаты. В глазах его появился страх. Кажется, он чего-то не учел, хотя хитер был несомненно.
Мы двинулись дальше. Он размахнулся и зашвырнул саквояж в поросший травой кювет. Неси, дескать, сам. А я человек не гордый и закаленный: от трехсот тысяч долларов мой пупок не развяжется. Поднял и понес сам, не сказав ему, против его ожидания, ни слова.
Я вспомнил фотографию, на которой он — самодовольный, упитанный, в белой рубахе — сидит за компьютером в каком-то офисе. Дискета, компьютер… Ну и уркаганы нынче пошли — палец в рот не
