29,5 %…»
По вагону, нагло расталкивая пассажиров, пробирался босой, грязный цыганенок. Дергая за полы, требовательно протягивал руку. Люди с равнодушием и покорностью отдавали деньги. Юный вымогатель вынимал из-за пазухи толстую пачку и подсовывал под резинку очередную купюру. Трое шустрых парней бдительно охраняли его.
Металлический голос объявил остановку. Женька сложил газету, сунул ее в карман плаща и стал пробираться к выходу.
«В восемнадцать… — повторил он про себя, встав на эскалатор. — Я был там… да, в пятнадцать, на выезде из Лобни было примерно начало четвертого… То есть они приехали почти через три часа после моего звонка… Нормально. Обычно оперативно-следственная бригада приезжает через час-полтора. Допустим, анонимный звонок, не спешили. Район, могло не быть машины… Но почему 'в стадии разложения'?.. Чушь! Определенно этого не может быть. И откуда вообще известно, что 'варвары' явились на квартиру с трупом, а не убили хозяйку?.. Признаков убийства я, правда, не заметил, но ведь я не судмедэксперт, осмотрел труп поверхностно… Интересно, означает ли переход к беседе с Никишиным, что следствие по делу об убийстве Шейниной ведет областная прокуратура?..»
По обе стороны перехода сидели нищие. Старушка пела псалмы. Женщина в грязной длиннополой юбке играла на баяне «Прощание славянки». Одноногий человек, сидевший возле наполненной деньгами шапки, крестился на каждого проходящего, как на икону.
Двухметровый толстяк лет двадцати с холеным лицом, подстриженный «ежиком», в длиннополом черном пальто нараспашку, под которым был бордовый пиджак с блестящими металлическими пуговицами, толкнул Женьку.
— Поосторожнее, — буркнул Женька.
— А ты смотри, кто навстречу идет, баран, — презрительно скосил на него глаза хозяин жизни и надул большой пузырь из жвачки.
— Бе-е-ее!.. — проблеял Женька, втискиваясь в вагон.
Будь она неладна, эта постсоветская бюрократия! Вместо того, чтобы представляться как положено — частным детективом, получать сведения по официальным каналам, он вынужден играть какие-то странные роли, каждый раз изобретая легенды и меняя маски — то служащего похоронного бюро, то следователя, то агента по торговле недвижимостью, а то и просто угрожая газовым (на практике абсолютно безобидным) пистолетом. Если бы народ был немного храбрее, бдительнее и требовал предъявления соответствующих документов, Женька давно бы давал показания в КПЗ — первый же его спектакль провалится бы, не успев начаться.
Вчера в жэке, представившись племянником Изгорского, приехавшим из Киева, он сказал, что хочет разыскать вдову дядюшки, которую помнит с детства, чтобы сообщить ей о случившемся. Будто бы они развелись и она переехала жить в другой район, так не остался ли случайно у них, в жэке, листок убытия гражданки Изгорской с ее новым адресом? Скорбный вид, который он напустил на себя, произвел впечатление на пожилую, толстую, как водородная бомба, служительницу.
— Посидите здесь, пожалуйста. Вообще-то мы таких документов не храним, они по месту прописки…
— А что, разве он не был здесь прописан? — удивился Женька.
— Был, конечно. Временно. Это ведь отселенческий фонд. Я сейчас посмотрю.
Служительница порылась в картотеке, полезла в шкаф и после долгих поисков нашла какую-то учетную карточку.
— Изгорский Юрий Израилевич?
— Да, да!
— А вы знаете, он проживал один с самого начала. Здесь никаких данных о вашей тете нет… Давно они развелись-то?
— Лет пять тому, — предположил Женька. — К сожалению, мы с тех пор не поддерживали с ней отношений.
— Понимаю. Может быть, вам лучше обратиться в райисполком? Они там, по крайней мере, знают, какая организация предоставила ему квартиру.
Собственно, это и было тем, чего добивался Женька. Тот, кто позаботился об Изгорском, наверняка действовал через какую-то организацию. Расспросив у служительницы, где находится райисполком, он направился туда.
День оказался неприемным, но объяснив, что завтра — похороны и бедный дядя лежит сейчас в гробу, не оплаканный бывшей супругой, которую любил всю свою жизнь, а та, находящаяся в счастливом неведении, в жизни не простит киевскому племяннику умолчания о смерти хоть и бывшего, но единственного любимого человека, а мать-инвалидка в Киеве сойдет с ума, узнав о том, что ее брата Юрочку закопали, даже не помянув незлым, тихим словом, Женька все-таки разжалобил заместителя начальника жилквартотдела Жабова (которого прозвал! про себя Акакием Акакиевичем).
— Изгорский, говорите?.. Мартеновская, дом 14а, квартира?..
— Шестнадцатая.
— Ага, шестнадцать… Вот она, шестнадцатая… Тэ-экс… Изгорский Юрий Израилевлч, 1930 года рождения, уроженец Сталинграда, паспорт выдан в Москве Куйбышевским РИК… Тэ-экс… Вот, квартира выделена Общественным фондом социальной защиты «Прометей», ордер № 163428… Да, да. Это отселенческий дом?.. Вот ходатайство, сведения об оплате… Только, молодой челочек, я вынужден вас огорчить, данных о вашей тетушке мы не имеем. И в паспорте его о супруге ничего не сказано. Когда, вы говорите, они развелись?
— Лет десять тому назад, — сказал Женька, не моргнув глазом. — Мы, знаете, к своему стыду, с ними никаких отношений не поддерживали…
— А паспорт выдан 24 декабря 1977 года. Может быть, они не были расписаны? — Акакий посмотрел на убитого горем племянника поверх очков.
Женька скорбно помолчал, покачал головой и тяжело вздохнул.
— Н-да, — сказал Акакий. — Что уж тут говорить о посторонних людях, когда родственники ничего не знают друг о друге. Кому мы все нужны при жизни, молодой человек? Только после смерти и вспоминают. Да и то, когда есть что наследовать.
Женька встал, направился к двери.
— Спасибо вам большое, извините, что отнял у вас столько времени, — сказал он искренне.
— Ничего, случай у вас, как говорится, неординарный. Не забудьте сообщить своему племяннику новый адрес супруги, если, паче чаяния, надумаете разводиться.
— Обязательно. Не подскажете, где мне найти этот фонд социальной самозащиты? «Геркулес», вы сказали?
— «Прометей». Минуточку… вот, запишите телефон. У вас есть ручка?..
Спрятав календарный листок в нагрудный карман пиджака, Женька от души поблагодарил Акакия еще раз и устремился к телефону-автомату. Приемные часы закончились, и ничего не оставалось делать, кроме как дожидаться сегодняшнего дня…
«Беговая», — услышал он тот же металлический голос.
Фонд «Прометей» занимал восьмой этаж современного шестнадцатиэтажного здания на Хорошевском шоссе. Жирный, как рождественский гусь, милиционер справился у Женьки, куда он идет, по какому вопросу, знают ли о его визите в фонде, проверил паспорт, долго сличал фотографию с физиономией владельца.
— Не похож? — не удержался Женька. — Это я имидж поменял.
— Зачем? — не понял толстомордый.
— Все меняют, и я поменял. Чем я хуже других?
В лифте до восьмого этажа его сопровождал лифтер в штатском. На четвертом в кабину вошли два амбала с одинаковыми кейсами. «Не иначе, красную ртуть повезли», — подумал Женька.
У каждой двери фонда толпились посетители. Здесь были цыганского вида женщины с детьми, старики, множество офицеров, какие-то подозрительные типы, лица нерусской национальности и даже негры. Аккуратные таблички с набранным на компьютере текстом оповещали о том, что находилось за
