Израиле. Кофе гость варил сам. Наполнил три рюмки виски, одну отнес к портрету и положил сверху кусочек хлеба.
— Царство небесное, — сказал он и выпил.
Опять повисла грустная тишина, которую усиливали ходики на кухонной стене.
— Давно вы дружили с Валентиной Иосифовной? — осторожно поинтересовался гость.
— Пятнадцать лет. С тех пор, как они переехали сюда с Даниилом. Раньше они жили в Москве, а здесь — Аарон с родителями. Потом Аарон уехал, забрал стариков с собой.
— Разве здесь лучше, чем в Москве? — спросил он, наполняя рюмки.
— Пожалуйста, мне не нужно. У меня давление, — робко запротестовала Тамара Александровна, хотя почувствовала, как потеплело на душе и на какое-то мгновение отступило горе. Захотелось выговориться. — Не лучше, конечно. Только в Москве у нее не сложилось в последние годы. Они жили в «академическом» доме на 2-й Фрунзенской, в квартире ее бывшего мужа.
— Даниил не первый ее муж?
— Нет, второй. Первый покончил жизнь самоубийством.
— Ужас! — выдохнул гость. — Но почему?
Тамара Александровна налила себе чаю. Видя, что она не решается взять конфеты, он распечатал коробку, потом высыпал печенье в вазочку с сухарями.
— Спасибо… Видите ли, поздний брак… Ей было уже тридцать семь, детей заводить не решались… Может быть, и к счастью. Он был ученым, пропадал в своей лаборатории, горел на работе, совсем не уделял ей внимания…
— Физик, что ли?
— То ли физик, то ли биолог… Да, да, кажется, биолог. Валя говорила, что он занимался проблемами мозга или рефлексов, шутила: «Променял меня на обезьян»… Потом с ним что-то случилось. Облучился, что ли… В общем, понимаете… она же женщина, ей еще сорока не было. Он бросил работу, вроде стал даже выпивать, а потом во всеуслышанье заявил, что хочет уехать из этой страны… Вы, наверно, не помните, какие это были времена?
— Нет, отчего же, я помню, — грустно сказал молодой человек. — Мой отец умер, так и не дождавшись визы.
— Вот, вот… Валя делала все, что могла, чтобы его спасти. Ходила, просила за него… А он совсем сошел с ума, однажды избил ее. Ревнивым был, все кричал, что жить не хочет. Кончилось тем, что и впрямь угодил в психбольницу. Лечился. А у нее в это время появился Даниил. Потом Изю выписали… Он ее здесь с Даниилом нашел, устроил страшный скандал, стекла бил… И тогда она поняла, что больше к нему не вернется.
— А потом?
— Потом ей сообщили, что он убил себя. Влез на крышу какого-то дома здесь, в Лобне… По пожарной лестнице… Да зачем я вам все это рассказываю, прости господи… — она махнула рукой, подлила ему кофе.
— Я спросил, почему она в Москве жить не осталась? — напомнил гость.
— Ах, да… Сами понимаете — дом Академии наук, все друг друга знают. И Изю, конечно, тоже. А когда он покончил с собой, ее посчитали виновной, будто бы это случилось из-за ее ветрености, супружеской неверности.
— Изя — его так звали?
— Она его так называла… Она его все-таки любила. Очень любила, уж поверьте мне. Мы за эти годы уйму переговорили, и я знаю. Она даже о Данииле так часто не вспоминала. Но, видно, тогда ничего не могла сделать. Он был шизофреником, понимаете? Это очень страшно.
Гость кивнул.
— А отчего она умерла?
— От инфаркта, — снова приготовилась плакать Тамара Александровна. — Простите, я не хочу больше об этом. Меня замучили вопросами, даже подозревали… — она заплакала, отвернувшись и закрыв лицо руками.
Он понуро сидел, всем своим видом выражая сочувствие. Когда женщина, наконец, взяла себя в руки, нежно провел по ее плечу.
— Не плачьте, пожалуйста, — попросил он. — Все равно уже ничего нельзя вернуть. Вам нужно отдохнуть, — поднялся вдруг гость. — Я, пожалуй…
— Да нет, что вы, что вы, Витенька, я вам так благодарна, так благодарна. Я обязательно напишу Аарону о том, что вы заезжали…
— Не стоит, Тамара Александровна. Я его увижу раньше, чем дойдет ваше письмо, и обязательно расскажу обо всем. Неприятная, конечно, предстоит миссия: никогда не доводилось бывать вестником смерти. — Он подошел к тумбе, на которой стояла урна с прахом. — Ее кремировали? — спросил он удивленно.
— Да, на следующий день. Тело… В общем, она ведь пролежала долго одна, я была на даче целую неделю. Врач из морга сказал, что умерла приблизительно в четверг, а обнаружили во вторник. У нее диабет был, тела больных диабетом быстро разлагаются.
— Ужас какой, — покачал головой гость. — А соседи что же?
— Соседи… Не знаю, может быть, они звонили, да никто не отзывался, подумали, что дома нет. Следователь спрашивал. Одна тут есть, Порохова, та сказала, будто видела ее в воскресенье, представляете? А когда узнала, что Валя в четверг умерла, то отреклась, признала, что померещилось. Ну, как такое может померещиться — ума не приложу!
— А зачем следователь приходил? — удивился заморский гость.
— Да тут замок был выломан, перевернули все. Деньги искали. Аарон, когда приезжал, на памятник Даниилу тысячу долларов оставил. Кто-то узнал… и Бога не убоялись, варвары… При покойнице!
Видя, что Ухнович снова готова заплакать, он взял ее за руку.
— Не будем больше о плохом, ладно? Знаете, один очень мудрый и добрый человек сказал, что настоящее — лишь сон души, давным-давно витающей в лучшем из миров. Коль скоро это так, все, что могло свершиться, уже свершилось, а посему — улыбайтесь, — подойдя к портрету покойной, он долго рассматривал его. — Она, наверно, очень красивой была в молодости?
— О-о, да! — неожиданно оживилась Тамара Александровна. — Еврейки все очень красивы в молодости, правда?
Он пожал плечами, улыбнулся.
— Хотите, я вам ее фотографии покажу?
— С удовольствием.
Тамара Александровна проворно достала из нижней секции шкафа два старых альбома в кожаных переплетах.
— Садитесь, — пригласила она гостя в кресло у журнального столика.
— Да нет уж, сюда сядьте вы, — возразил тот, — здесь вам будет удобнее. А я пристроюсь рядом, на табуреточке…
— Как вам будет угодно, — примостившись на самом краешке кресла, она раскрыла альбом. — Вот, посмотрите… Это она в десятом классе, сразу после войны… А вот — студентка консерватории…
— Она на чем-то играла?
— Пела… Посмотрите, вот в Рузе — на отдыхе… Какая фигура, не правда ли?
Переворачивая страницу за страницей, Тамара Александровна поведала все, что знала о подруге по ее рассказам, которые выслушивала длинными вечерами за шитьем, погружаясь в далекое, безвозвратное прошлое, когда все, как ей теперь казалось, были дружны и безмятежно счастливы.
— Кто это?! — воскликнул вдруг гость, придержав страницу альбома.
— Где?
— Вот этот мужчина рядом с ней?
— А-а… Это же и есть Изя, ее первый муж, о котором я вам рассказывала. Вот и дальше тут они вдвоем… видите?.. Незадолго до его смерти, году в семьдесят втором — семьдесят третьем…
С фотографий смотрел мужчина лет сорока с черными вьющимися волосами, слегка выпученными
