— Ну, пока это не факт, — сказал он. — Мне кажется, куда более интересно, что он начинал службу в «единичке» — «ОВ 21/1», зоне, где начальником в это время был Камаев. А?..
Петр походил по кабинету, постоял у окна.
— Есть еще одно совпадение, — сказал он. — Сестра говорит, что он работал шофером на авторефрижераторе. «Володя» тоже представлялся Примитилову шофером-дальнобойщиком. Думаю, есть смысл начать с автотранспортных предприятий Москвы и области. Займись, Саша. Возьми данные на Войтенко, «фоторобот» этого Лжеволоди. Сразу отбрось таксопарки, спецтранс. Искать надо…
— Искать надо АТП, которые занимаются перевозками грузов в автофургонах, — встал Каменев и, хитро сощурившись, одарил Петра снисходительной усмешкой. — Не надо только Каменеву рассказывать о пользе чистки зубов по утрам.
— Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любовь Бога и Отца и причастие Святого Духа буди со всеми вами! — преподал отец Василий благословение Святой Троицы.
Свершалось великое таинство: хлеб становился истинным Телом, вино — истинною Кровью Христовой. Умилостивительная жертва была принесена на престол.
— И сподоби нас, Владыко, со дерзновением… призывати Тебе небеснаго Бога Отца, — воскликнул священник после эктении.
Очистившие души покаянием приступили к приобщению святых даров. В алтаре причащались священнослужители. Прикладывались к иконам миряне, прося у них заступничества перед Богом, кланялись стоящим в храме людям. Отверзлись царские двери, вынесли святые дары, означая Воскресение Христово…
После заамвонной молитвы в храме раздавали антидор, и наконец все разошлись. Остался лишь отец Василий, как оставался всегда, все двадцать пять лет своего служения: для стяжания Духа Святаго в молитве — один на один с Триединым Богом.
За два часа до вечерни церковный староста нашел его лежащим на окровавленной солее перед храмовой иконой, с пулевым отверстием в затылке.
36
Как бы ни спорили о государственном устройстве политики, что бы ни говорили о человечестве социологи всех мастей — Отаров знал: всегда выживает сильнейший. Своим разложением человечество обязано игнорированию законов природы. Даже из древних мифов, данных людям в назидание, последние склонны извлекать ложные, поверхностные идеи. Не люди, а сильный одиночка Геракл спас Прометея; если бы не он, то это сделал бы сильнейший из небожителей — легкокрылый Гермес, с помилованием Зевса он был уже в пути.
Прометей делал ставку на быдло, и в этом была его роковая ошибка. Ставили на быдло декабристы, поэтому восстание на Сенатской было обречено. Дальше всех пошли большевики: они использовали быдло для достижения своих целей. Быдло было вполне удовлетворено изнасилованием воспитанниц Смольного и пожаром в Михайловском — таким образом оно отыграло свою историческую роль. Сталин стал планомерно уничтожать этих людей, причем их же руками, поделив на жертв и палачей.
Но и эта победа ничего не решала. Бичом общества во все времена оставался «человеческий фактор»: рано или поздно палачи могли превратиться в жертв, а жертвы стать палачами. Это из-за «человеческого фактора» все заговоры были обречены на неудачу: обида и страх, гордыня и любовь, сострадание и ненависть — спутники слабости — неизбежно вели к предательству. Касались они всех, пастырей и паствы. Умный Сергей Трубецкой в последний момент не явился на площадь к восставшим, которых должен был возглавить, — предал; ум его и обеспечил победу Николая I. Значит, и ум следует относить к слабостям человеческим, если он стихиен. Горе — от ума!
Сильный не боится осуждения. Сильный не остановится перед физической болью. Сильный не знает боли душевной.
Всегда выживает сильнейший — это Отаров усвоил твердо. Его готовили, проверяли на «Коде-1», обрабатывали на «Коде-2» и «Коде-8», приводили к присяге. Процесс подготовки завершало нанесение клейма, оно давало свободу действий.
Но клеймо налагало и обязанности: подобно самураям, каста «посвященных» должна была самоуничтожаться в случае опасности. Устав «Концерна» предусматривал борьбу до победного конца. Опасностью для «посвященных» считалась угроза общему делу. В самом по себе интересе прокуратуры к делу Сотова Отаров не усматривал особой угрозы, однако после устранения Давыдова возврата в Южанск для него не было. Он добрался до Таманского залива, на берету которого, в Сенном, заранее приготовил для себя логово в тайне от всех. Это было незадолго до «больших перемен». Теперь он отсиживался здесь и ждал пока Земфира подготовит отход.
Деньги в валюте, принадлежавшие «Концерну», перечислялись через «Прометей» на его, Отарова, счет, открытый посреднической фирмой в Стамбуле. Специальный катер, свои люди в пограничной охране — все было предусмотрело до деталей. Предстояло залечь на дно и дожидаться сигнала, который приведет в действие десятки тысяч скоординированных, продуманных программ, и он станет частью общего, бесперебойно работающего механизма, в котором не будет места проявлениям слабости.
Мир изменится к тому времени — роли рабов и хозяев будут распределены в нем справедливо.
Малый Совет проследит, чтобы никто не посмел вмешаться в жизнь ГОСУДАРСТВА СМЕЛЫХ И СИЛЬНЫХ, которое уже давно готовит будущих рабов к своему приходу. Больше всего Отаров любил слово «независимость»: оно веселило его, поднимало тонус; здоровые приступы смеха при упоминании «независимости» продлевали жизнь. Когда какие-то вшивые газетчики создавали свои «независимые союзы» и тут же начинали очередную кампанию, разыгранную словно по сценарию Григория Николаевича Дорохова — члена Малого Совета «Концерна», ответственного за работу органов массовой информации, — Отаров испытывал приток физических сил. Вера в победу окрыляла его! Думский цирк поражал мастерством исполнителей: когда Валентин Степанович Салов, бывший член Политбюро, депутат от фракции коммунистов, выходил на трибуну, а депутаты Илюшин, Балюцкий, Логов или Бибирев («посвященные» «Концерна») начинали с ним полемизировать у микрофона, Отаров мысленно аплодировал и себе, и им, и тому, как распадалось быдло на тех, кто «за», и на тех, кто «против», не подозревавших даже, что и «за» и «против» предусмотрены и одинаково выгодны «Концерну». До тех пор, пока Отарову покровительствовал Эдуард Павлович Шабров, возглавлявший экономический отдел Малого Совета, он за свою судьбу был спокоен, ни УЭП, ни так называемая мафия, ни сам глава дутого (составленного и приведенного к власти «Концерном») правительства не представляли для него угрозы. Украинское отделение «Прометея» было под крылом генерала Черкащенко; Леонид Кузьма Петропавловский держал за руку Госбанк и Минфин, как держат слепого при переходе улицы. Пока в «Зоне-А» генерал Щука пополнял ряды своих боевиков, Российская армия была под его надежной опекой. Психиатр Игорь Левандовский знал, на какие клавиши следует нажать, чтобы привести в действие всю структуру прогнившего Минздрава. Стоило захотеть Главному — и Лев Гурьев упразднил следственную функцию ФСК. Бесперебойные поставки «живого материала» Доктору (Иннокентию Антоновичу Кацу) обеспечили подготовку 15 штурмовых батальонов «Концерна». Их, дислоцированных во всех регионах России, было уже достаточно, чтобы расставить все по местам.
Раз и навсегда.
Над Малым Советом стоял Большой. О Большом Совете, куда входили будущие главы государства, правительства, регионов, ведомств, армии, Отарову знать не полагалось. Но существование семой системы — с мощной организацией, тройной защитой, комплексом связи и конспирацией, техническими средствами контроля — делало его жизнь наполненной и цельной. Он смотрел на суету сует картонного, уходящего мира и чувствовал себя его властелином. Этот старый мир предстояло разрушить до основания руками и пагубными идеями тех, кто его так нелепо, неумело создавал, а теперь жил в нем, копошась в дерьме и со свойственней быдлу наивностью полагая, что когда-нибудь из этого дерьма выберется.
Боевики «Концерна» распределялись на «посвященных» и «спасенных». Каждый экипаж состоял из
