21
Через четыре часа Рутберг и Кормухин атаковали Ботова в перекрестном допросе. Он избрал старую, как идея всеобщего счастья, и такую же безнадежную тактику — на все вопросы отвечать «не помню» или вообще не отвечать. Впрочем, на один вопрос он ответил.
— Знаете, почему вас задержали? — спросил Рутберг.
— Потому что в сраном Артемовске не оказалось билетов. Следователей и оперов, присутствовавших на допросе, ответ его очень развеселил.
— «Мадам, месье, же не манж па сие жур», — хохотал Кормухин. — Пожалейте жертву дефицита билетов на железной дороге!..
Потом последовали привычные до тошноты «не знаю» и «не видел».
— Этого человека вы тоже не знаете? — положил перед ним фото Кормухин.
— Не-а.
— Это Виктор Гуляев, которого вы обливали бензином.
— Че? Каким еще…
— Вообще-то здесь вопросы задаем мы, — усмехнулся Кормухин, — но так уж и быть, я вам скажу: бензином А-92 из бензобака «ВАЗ-21099». Ознакомьтесь с протоколом, — придвинул к нему Рутберг копию протокола опознания, подписанного Шаловым.
Ботов демонстративно отвернулся.
— «Урал» в Березину сбросили вы?
— Какой еще «Урал»?
— Хотите очную ставку с Шваченко?
— Не знаю никакого Шваченко!
— Ну, как же? Вы встречались с ним в квартире гражданина Баранова по адресу Мытищи, улица Ласточкина, дом пять, квартира тридцать восемь четырнадцатого мая сего года.
Ботов не отреагировал, смотрел в зеленую стену стеклянными глазами, как Бодхидхарма в стену Шаолиньского монастыря.
— Дайте отдохнуть человеку, — пробасил опер Московского областного УУР Никифоров. — Только что с дороги, устал. Ну чего вы привязались к нему, ей-Богу!
Ботов сыщиков не любил и от такого неожиданного участия не расплакался, а только насторожился: что еще задумали мусора?
— Покормить его надо, — сочувственно сказал начальник СИЗО.
— Вот кормить его не надо, отдайте его пайку другим, — возразил Никифоров. — Он в артемовском ЦУМе столько бутербродов съел, что мне бы на неделю хватило.
Следователи переглянулись.
— Ладно, — согласился Ругберг, — проводите его в камеру.
— В одиночку?
— В седьмую, — распорядился начальник СИЗО, незаметно подмигнув прапорщику внутренней службы.
Ботов чувствовал, что они разыгрывают какую-то пьесу, заранее написанную и отрепетированную, да и весь допрос проводят в облегченной, игривой манере; видел подмигивание и улыбки на лицах, и от этого занервничал, сжался в комок. Поставив крестики на страницах протокола, встал и привычно заложил руки за спину.
Самая типичная камера, каких Ботов повидал великое множество, встретила его тошнотворной вонью; сразу стало ясно, что спать не придется — все нары были заняты. Татуированный блатной стучал о стол костяшками домино, Ботов определил авторитета и мужиков, занимавших нижние места.
Встретили его равнодушно, он решил без нужды не представляться, молча сел у противоположной от зарешеченного окна стены.
В течение суток все шло как обычно: арестантов дергали на допросы, некоторые в камеру больше не возвращались, на их места приходили новые. На второй день ввели небритого, исколотого урку в драном лепене, по всему — бывалого. Урка все время косился на Ботова, норовил выйти на «базар», и ночью, когда подошла очередь Ботова кемарить, подсел-таки, уставился немигающим взглядом:
— Бот? — ткнул его в грудь крючковатым пальцем. — Бот, бля буду!
— И что с того? — стараясь придать голосу максимум индифферентности, откликнулся Ботов.
— «Кащейку» в Петушках помнишь? — свистнул урка фиксой.
Учреждение КЩ-10-10 Ботов помнил, а урку — нет.
— Бригаду давно видал? — перешел урка на шепот.
— Какую еще бригаду? — сообразил Ботов.
— Ладно, падла, не сучи! Бригадира, которого ты «куму» продал, а после его в ШИЗО упрятали и через больничку в БУР перевели? А?..
Это была провокация. Никогда и никого за время отсидок Ботов не продавал, а если бы продал — Бригадир пришил бы его, не задумываясь. Дешевая ментовская провокация!
Ботов вскочил и ударил урку в лицо — наотмашь, резко, костяшками пальцев, метя «суке» в висок. Но тот оказался проворным, убрал чуть голову назад и врезал ему коленом в пах, а потом резко хлопнул ладонями по ушам. Ботов отлетел, стукнулся о дужку лежбища. Повскакивали мужики, обступили их: дюжий молодец, вошедший в камеру час тому и сильно смахивавший на одного из оперов, преследовавших Ботова, оказался к нему ближе других.
— Да ты шо, падаль?! — выпучил урка зенки. — Да я ж тя щас надену! Братва, это ж Бот! Сукой в «кащейке» был!..
Кто-то слева влез в образовавшийся круг и получил удар по лопатке — Ботов намеревался восстановить справедливость всерьез.
— Не верь, братва! Сиделку подпустили, бля буду! Век воли не видать! — верещал провокатор. Сбросив лепень, свернул его в комок и швырнул Ботову в лицо. — Крови, падла!..
В мгновение ока он выхватил откуда-то из-за спины ржавый штырь-заточку, широко полоснул воздух, потом с размаха попытался всадить его в живот «суки», и надо было очень внимательно присматриваться к его действиям, чтобы понять их провокационную направленность. Не иначе, в СИЗО он был штатным артистом.
— А ну, отлынь! — рявкнул дюжий, которого Ботов принял за опера. — Пусть разберутся, этот с бородкой мне не ндравится, а Летчик — мужик правильный, я его давно знаю.
Все произошло в несколько секунд. Ошалевшие от духоты и сонного безделья арестанты будто с цепи сорвались. Драка возникла спонтанно, из ничего, накалившаяся атмосфера прорвалась кровью — каждый дрался за себя. Крик, мат и тяжелые удары лязгом засовов не откликались, словно контролеры не слышали шума. Заточка угодила-таки упавшему Ботову в бедро.
Он не мог знать, что накануне в Краснодольск прилетел майор Ревун с результатами дактилоскопической экспертизы: узор психопата Козина по кличке Бригадир сняли-таки с крышки бензобака пелевинской «девятки», валявшейся в кустах. В ГУИНе без труда установили факт давнего знакомства его с Ботовым.
— Всем стоять! Стоять! — контролеры наконец ворвались в
«седьмую», засвистели дубинки, растащили дерущихся. Липкая кровь сквозь продырявленную штанину, тусклый свет лампочки в сетке где-то высоко-высоко — все смешалось и стало удаляться: Ботова схватили за ноги и волоком потащили к двери.
…В тюремной больничке поверхностную рану зашили и промыли, поскупившись на наркоз, потом, с разрешения врача, Ботова повели наверх.
В пустой следственной камере он сидел долго, кемарил на привинченном табурете, испуганно просыпался и пытался ходить, придерживаясь за стенку — от стресса, кровопотери кружилась голова, и собственное тело казалось ему студнем. Часа через два он не выдержал и растянулся на полу, но заснуть не успел — тут же появились контролеры, рывком поставили его на ноги, снова усадили на табурет.
Уже совсем рассвело, и пыльный солнечный луч пронзил тесное пространство следственной камеры, когда появился свежий, благоухающий Кормухин.
— Мусора позорные, — пошевелил пересохшим языком Ботов. — Давай прокурора! Жалоба у меня!
