— Бывал там, что ли?
— А как не бывать? Нешто босс сам себе стол накрывать станет? Возили-с продукт.
— Ладно, чего темнишь-то? — отщелкнув в урну окурок, сказал Решетников и посмотрел на часы. — Где?
— Не имею права разглашать секретные сведения о проживании персонала, — подняв указательный палец, заученно произнес снабженец. — Может, ты из милиции, мне потом головы не сносить. А может, киллер.
Разговор происходил во внутреннем дворике магазина, рядом со служебным входом. Двое рабочих разгружали фургон с какой-то импортной продукцией. Решетникову ничего не стоило справиться о даче Богдановича в самой Малаховке, но он смекнул, что путь через этого вымогателя короче и безопаснее: уж он-то распространяться о проявленном неизвестным интересе никак не станет.
— Шутник ты, братец. Был бы я из милиции, не стал бы справки окольными путями наводить. А киллеру по супермаркетам светиться — себе дороже. Говорю — знакомый. Срок вместе тянули, понял? — И сунул десять долларов в карман снабженца.
— От железнодорожной станции пойдешь на юг, на привокзальной площади указатель есть: «Жуковский». Дойдешь до речки… забыл, как она там у них называется… Говнянка, одним словом, — и по берегу. Там придется спросить, я номер забыл. Неказистая дачка, в два этажа. Первый из камня, второй из дерева. Она там одна такая…
Речка хоть и была охвостьем Москвы-реки, но больше походила на ручей, а дача Богдановича и в самом деле оказалась похожей на другие дома. Создавалось впечатление, будто поначалу у строителей были совершенно иные намерения: мощный гранитный фундамент, блоки из тесаного камня, окна из металлопластика, а ровно с середины здания с мансардой — бревна, обшитые досками. Едва ли у Богдановича кончились деньги, скорее верхняя часть дома, крытого пластиковой черепицей, предназначалась для отвода глаз: именно она представала взору из-за высокой деревянной изгороди.
По закрытым ставням, заколоченным воротам, отсутствию машин во дворах Решетников понял, что в соседних домах никто еще не живет, наверняка они находились под охраной. Стоило бы спросить у сторожей, как давно появлялся хозяин, но, побродив по поселку, Решетников таковых не обнаружил. Успокоив себя тем, что нарушает неприкосновенность жилища, выполняя поручение клиентки, он еще раз позвонил ей из машины и, не дождавшись ответа, перелез через забор.
С крыши пристройки можно было попасть в дом, если влезть в треугольное окошко мансарды — единственное, не забранное ставнями. Убедившись в своем полном одиночестве на обозримом пространстве, Решетников вернулся к пристройке, подтянулся, уцепившись за балку, и вскарабкался наверх. Осторожно, чтобы не продавить ботинками черепицу, приставными шажками добрался до окошка, всмотрелся в темноту, но ничего, кроме деревянного края стола и обнесенных вагонкой стен, не увидел. Дверь с обыкновенным врезным замком, сквозь которую наверняка можно было проникнуть в основное помещение, притягивала как магнит.
Толстый клинок штыка к самозарядной винтовке «гаранда» в щель между плотно пригнанными створами не пролезал, пришлось вынуть стекло. На наружной раме оказались шпингалеты, внутреннюю удерживал единственный крючок. Окошко было узким, но и Решетников мощной комплекцией не отличался, пришлось разве что снять пиджак.
Даже беглого осмотра чердака оказалось достаточно, чтобы убедиться в отсутствии чего-нибудь, заслуживающего внимания: слишком доступен был путь сюда, и хозяева наверняка знали об этом. Как и ожидал Решетников, дверь служила более серьезной преградой для взломщиков, у которых в отличие от него не было набора отмычек «РК1350» в кожаном футляре, позволявших справиться с любым замком — английским, автомобильным или гостиничным специальной конструкции.
В нос ударил запах сырости, мышей и гнилых яблок. Лестница спускалась в сенцы. Одна из дверей вела во двор и была заперта на засов, другая — в комнату. Несмотря на наличие замка, она оказалась незапертой.
Камин, тахта, буфет с посудой, накрытый клеенкой круглый стол с керамической вазой посередине представляли убранство помещения, служившего гостиной. Решетников поводил лучом по стенам, обнаружил счетчик с вывинченными пробками, несколько дешевых картин в лакированных рамах, представлявших интерес только потому, что какая-нибудь из них могла закрывать нишу или сейф. Он решил отложить детальный осмотр на потом, но перед тем как переступить порог гостиной присел и направил луч по полу вскользь — в направлении внутренней двери с матовым рифленым стеклом.
В косо падающем свете виднелась едва различимая гладкая дорожка, рознившаяся от припорошенной пылью и песком остальной поверхности пола — словно кто-то прошел, протащив за собой сухую половую тряпку. Решетников еще раз осветил сени, но никакой тряпки не обнаружил. Стараясь не наследить на вытертой полосе, он прошел по скрипучему полу и толкнул дверь.
У противоположной стены под окном стояли две широкие кровати, составленные рядом и застеленные одним плюшевым покрывалом. Поперек кровати навзничь лежало тело женщины с залитым кровью лицом. В откинутой руке ее был зажат пистолет.
Стекла тоненько задребезжали. Далекий заунывный вой нарастал, превращался во все более узнаваемый звук реактивных турбин самолета, грозивших развалить поселок, сверху, должно быть, походивший на театральные декорации из крашеной фанеры, а потом, достигнув апофеоза, рев этот стал исчезать, пока вовсе не растаял в заоблачном далеке.
Видавший виды Решетников почувствовал, как захолонуло сердце, а к горлу подступила тошнота. Он опустил фонарь и, закрыв глаза, прислонился к стене. Простояв так несколько минут и лихорадочно соображая, как поступить, не нашел ничего лучшего, чем вернуться в сени, подняться по лестнице и вылезти в окошко обратно. Спустившись с пристройки на землю, он присел на каменный выступ в фундаменте, закурил и позвонил по сотовому телефону Каменеву.
— Алло, — раздался знакомый голос. — Говорите, я вас слушаю.
— Саня, это я, Викентий, — с трудом проговорил Решетников. — Бросай все к чертям и приезжай сюда!
— Где ты?
— Кажется, в глубокой жопе…
ГЛАВА 9
Прошел и час, и второй, и третий, а людей и машин не убывало. Словно зрители съезжались на представление, не начинавшееся по неведомой причине. Уткнулась в забор «канарейка» с дежурившим на связи сержантом; подкатил к самому крыльцу «Форд» с прокурорской группой; замер посреди дороги «УАЗ» с экспертами из областного УВД. К полудню подъехала труповозка. Молодой врач в наброшенной поверх мятого халата болониевой курточке беседовал с советником юстиции; пыхтел папироской кинолог, подкармливая «Педдигри-пал» пса с лоснящейся на солнце палевой шерстью. Двое, присев у калитки, осторожно укладывали слепки следов в пластиковые пакеты.
— Около пяти видела, — отвечая на вопрос милицейского капитана, говорила женщина из местных, — сказала, что должны привезти саженцы.
— Кто и откуда?
— Этого не знаю.
— А до нее вы кого-нибудь видели?
— Видела, а как же. Адамишиных, вон та дача, под шифером… Бабка и сноха приезжали в такси. Потом… потом этот, как его… железнодорожный начальник приезжал на «Волге», говорил, в воскресенье собирается семью привезти на жительство. Вон там он в прошлом году купил…
Каменев сидел на деревянной колоде возле пристройки — то прислушиваясь к разговору, то переключаясь на следственные действия, проводившиеся, с его точки зрения, слишком долго и нерасторопно. Как назло, никого из прибывших оперативников он не знал, его тоже не знали, но представляться он не спешил — не видел в этом смысла. Сказал только следователю, что работает в
