обезвреживанию банды? Разве это было не на Волхонке?
— После этого я задался целью засадить Большакова за решетку. Видимо, он почувствовал, что ловушка захлопнулась…
— Да, да. И Кных вас опередил, — снова замельтешил перед глазами Акинфиев. — Вернее, не Кных, а некто Грач.
— Грач?! — удивленно воскликнул опер.
— Непосредственный убийца Большакова Грач был опознан Рачинским, когда Калитин предъявил ему фотографии. Ранее этот самый Грач два года считался мертвецом. Он взорвался в автомобиле вместо своего шефа, у которого работал телохранителем. А шеф этот — протеже бывшего министра финансов, который какое-то время консультировал «Коммерсбанк». Через него проходили немалые деньги на восстановление Чечни. Теперь, когда стало известно, что Грач жив, у ФСБ появился шанс ухватить за хвост мафию — не банду, заметьте, а мафию. Сами знаете, у «спрута» или как там эту гадину зовут, голова может быть на очень большой высоте от хвоста.
— А еще можно спустить эту голову потихоньку на тормозах. С большой высоты, — вслух подумал Зубров.
Его, однако, никто не поддержал. Демидов сердито покосился на молодого следователя и покачал головой.
— Теперь понятно, — произнес Рыбаков.
— Что вам понятно, Константин Евгеньевич? — спросил Акинфиев. Он сел на стул у окна и, скрестив руки на больном животе, уставился в стену напротив.
— Почему Рачок отказался говорить со мной. — И почему же?
— Мне нужна была информация об одном депутате. Но я не мог дать никаких гарантий.
— О каком депутате? — не выдержал молчавший до сих пор Верченко.
Рыбаков усмехнулся.
— Кто из нас по экономике работает — я или вы?.. Вот и узнайте, кто консультировал «Коммерсбанк» и в чьей машине взлетел в воздух Грач. А заодно — почему так случилось, что его не опознали — хотя бы по зубным пломбам.
— Зубы у него были здоровые, — задумчиво произнес Акинфиев.
Рыбаков уже знал, что после перемирия в Грозном Перельман оказался в оппозиции, пытался наладить связь с Яндарбиевым, но тот не рискнул принять его накануне президентских выборов, и теперь Андрей Иосифович, «не пользующийся служебными машинами», заваривает со товарищами новую «горячую точку», организовав группу финансовой поддержки белорусских реформ. Обо всем этом писали газеты. Вот только почему-то «четвертая» власть забыла поведать о том, кто такие «покойник» Грач, «ресторанный вышибала» Круглов, почему «банкрот» Крапивин вот так запросто умотал за кордон и какова во всем этом деле роль бандита Кныхарева. Никто не обратил внимания и на появление очередного частного охранного предприятия на Варшавке во главе с отставным полковником ГБ — эка невидаль!
Газеты устали от сенсаций.
Читатели устали от газет. К концу крысиного года все от чего-нибудь устали. Даже крысы.
25
На маленькой кухоньке малогабаритной квартиры в Теплом Стане сидели двое: хозяин по фамилии Нелидов, рабочий электролампового завода с двадцатилетним без малого стажем, и его земляк, военкоматовский прапорщик Битюков.
— Сам знаешь, как все достается, — говорил «гегемон», дрожащей рукой наполняя стакан. — Жисть, она у нас не сахар. Это те… там… а мы — что?.. Э-ээ! Давай вот, земеля… За этот, как его… ну?..
— Новый год, что ли?
Нелидов мутными глазами смотрел на гостя, словно только что обнаружил его у себя в холодильнике.
— Не-ет! — помахал хозяин скрюченным пальцем перед носом прапорщика. — Ты не финти, не надо!.. Дело говори.
— Да какое дело-то? — заплетающимся языком спросил Битюков. Он был уже хорош, но на уговоры остаться до утра не поддавался и в четвертый раз поднимал стакан со словами: «На посошок!»
— Сказ-зал?.. Заметано! Мое слово — кр-ремень! — разорялся пролетарий.
— Ну!.. — одобрил его гость. — Давай, за детей? Сдвинули стаканы, стараясь не звенеть: в комнате за стеной спала жена Нелидова с пятилетней дочкой.
— Фу, ну и… как ее партейные пьют? — возмутился Битюков, подавив позывы на рвоту.
— Закусывай, закусывай, Боря! — протянул ему на вилке огурец хозяин. — Водочка — она солененькое любит.
Прапорщик убрал его руку, резким движением оттянул рукав.
— А который час-то, Н-нелидин?
— Не-ли-дов! — поправил создатель электрических лампочек. — Пр-рашу запомнить.
— У меня записано «Нелидин». Документ! — с почтением протянул военный.
— Ну и нехай себе! А час… х-хрен его знает, часы там… в комнате. Нюрку неохота будить. Ладно, так ты все понял?
— Понял я, понял, не бухти. Отсрочим твоего Сережку… на полгода.
— Точно. Вижу, все понял. А з-за мной не заржавеет, — пообещал хозяин, громогласно икнул и заботливо проводил гостя в коридор.
Там он подождал, прислонившись к стеночке, покуда Битюков справит нужду в туалете, помог надеть шинель.
— Баксы я тебе дал? — спросил Нелидов и торжественно поднял указательный перст.
— Дал, дал. Все, Сергуня. До следующего… года, значит! А там мы займемся отсрочкой.
— Но баксы…
Прапорщик махнул рукой, завалился на висевшую в прихожей одежду, сорвал несколько пальто с крючков, бросился поднимать, но это оказалось ему не под силу.
— Брось, ну его на х…! — замахал руками хозяин. — Брось, я сказал. Иди, а то на метро опоздаешь. Сам я… Серегу от армии…
— Все! Кончит техникум твой Серега.
— Во-от!..
Они вышли на площадку, хозяин вызвал лифт, расписанный всеми известными словами и мало кому известными названиями рок-групп. Простились тепло, по-дружески, хотя и не очень-то соображая, где они и что делают.
…Битюков вышел в распахнутой шинели. Когда его немного обдуло холодным ветром, он сообразил, что на улице нет ни души и время явно перевалило за полночь.
В кармане прапорщик нащупал что-то тяжелое, оказалось — бутылка трехзвездочного коньяку.
Вскоре повстречался одинокий прохожий.
— Эй! Из-звини… те… Котрый час? — лизнув пригоршню снега, чтобы не прилипал к небу пересохший язык, спросил Битюков.
— Рано еще, — сострил встречный, — без пятнадцати три.
— Три?.. Ч-чего… три? — спросил Битюков совершенно серьезно.
— Закусывать надо, армия!..
Минут через десять прапорщик пришел в себя окончательно и понял, что с Теплого Стана ему в эту ночь не выбраться, разве только вернуться назад к Сереге. Он обшарил карманы, но записной книжки не обнаружил, а визуально дом, куда земляк привел его «на автопилоте», не помнил.
К счастью, в кармане оказались деньги — сто долларов. Кто-то дал их ему не то за какую-то услугу, не то в долг — сейчас было не вспомнить. Это давало шанс поймать попутную машину.
Две из них прошмыгнули, не остановившись на вялый жест, зато водитель новенького «Москвича» оказался сговорчивым:
— За «сотку»… до Лунева довезешь? — икнув, поинтересовался прапорщик.
— Садись, — равнодушно бросил шофер.
— Во!.. Дело!.. — обрадовался загулявший воин и буквально упал в машину.
