— Ты хотел встретиться с Кныхом, мент? — прозвучало из темноты. — Завтра в шесть в «Сарагосе».
— А «Сарагоса» будет напичкана вашими людьми, — хмыкнул опер. Голос был ему незнаком.
— Не хочешь — как хочешь.
«Неужели сам Кных?!» — молнией мелькнула мысль.
— Постой! — воскликнул опер, ему показалось, что неизвестный сейчас положит трубку и связь прервется, на сей раз — навсегда. — Я согласен.
— Не вздумай с нами шутить, мент. У нас с юмором напряженка, — предупредил незнакомец.
Следующую фразу опер произнес насмешливо-независимым тоном, приложив для этого все свои артистические способности:
— Чемодан с баксами не забудь!..
Но упражнения в актерском мастерстве прозвучали уже в пустоту. Старлей положил трубку. Сон как рукой сняло. «Сарагоса» нарушала планы. Снайперы, спецназовцы, вертолет, блокада дорог и все прочее, что могло если не принести спасение, то, во всяком случае, не дать уйти бандиту, отпадало. Своего сотрудника одного в волчью пасть муровское начальство не пустит, засаду организует по стереотипу, и в итоге все полетит в тартарары. Да и объяснять начальству пришлось бы слишком много — а это время, время…
«Мое дело!» — решил Рыбаков и постарался не думать о предстоящей встрече.
Он натянул старые милицейские штаны, сунул ноги в шлепанцы и, как был — в тельнике, вышел в холодный коридор.
«Лю-у-у-удии-ии-и!..» — на все голоса завывал ветер в шахте лифта. — «Лю-у-у-удии-ии-и!..» — тоненько вторил он себе в вентиляционной отдушине.
«…капитала, взятого на Волхонке, хватило на избирательную кампанию Перельмана? Или казначею Крапивину пришлось прокручивать эти баксы… прошу прощения за невольный каламбур… прокручивать через фирму „Сарагоса“?..»
Крапивин остановил магнитофон, перемотал кассету вперед.
«…брали часть денег, которые Опанас унес тогда с Волхонки. Перельману же сказали, что Опанас денег не выдал — с собой в могилу забрал. А чтобы Рачок не проболтался, Кных его во время облавы подстрелил. Я вас всех в гробу видел, в белых тапочках! В тех баксах есть моя доля, понял?..»
Толстый палец владельца фирмы снова уперся в кнопку. Наступила тишина. Крапивин только что прилетел рейсом из Мадрида, устроился в «Славянской» и тут же прибыл в «Сарагосу». Шикарный костюм с металлическим отливом, бриллиант на заколке для галстука, часы от Картье на золотом браслете, запах дорогого, стойкого одеколона — все в нем дышало заграницей. Те немногие слова, которые он произнес за два часа, выговаривались с особой тщательностью, будто бизнесмен вначале произносил их по-английски, а затем переводил.
— Что он из себя представляет? — спросил Крапивин Кали-тина и пронзил его острым взглядом внимательных карих глаз.
Полковник юстиции неопределенно пожал плечами и промолчал.
— Блефует мусор, неужели не понятно! — выплюнул генерал МВД Карпухин вместе с откушенным кончиком сигары.
— Мне. Не. Понятно, — словно тяжелые градины, упали в вязкую тишину слова Крапивина.
Посреди уютного, обставленного кожаной мебелью кабинета главы фирмы, ключ от которого был только у самого шефа, стоял уставленный яствами стол. Но ни к икре, ни к салату из авокадо никто не прикоснулся, словно блюда были бутафорскими или отведать их не позволял этикет. Сизый дымок гаванской сигары Карпухина таял под навесным потолком, за которым бесшумно работали кондиционеры.
— Мне непонятно, откуда он взялся и как это могло произойти, Букельский?..
Полковник безопасности поежился и, чтобы успокоиться, сжал в руке упругий кистевой эспандер.
— Он приходил в «Кипарис», интересовался Рачинским. Я не думал, что дело зайдет так далеко.
— А по-вашему, оно зашло далеко? — вскинул лисью мордочку Перельман.
Электронные часы «желтой сборки» проиграли залихватскую мелодию. Их светящиеся цифры показывали три часа ночи.
— Замочить его к едрене фене, да и дело с концом! — в сердцах воскликнул Карпухин.
— Раньше надо было это делать!.. — взвизгнул Перельман и топнул ногой. В смокинге и бабочке он напоминал мичуринский гибрид пианиста с официантом. — Есть у вас гарантия, что это блеф?! Как бы не так! Вам бы только деньги загребать. Лично я ничем — вы слышите? — ничем рисковать не намерен! Делайте что хотите, можете его хоть за ноги подвесить, но нужна определенность!
— Этого подвесишь, — усмехнулся Круглое. Он сидел возле двери и не имел права голоса.
Снова наступила тишина. По барабанной дроби, которую выбивали на столешнице выхоленные ногти Крапивина, чувствовалось, что терпение банкира на исходе.
— Насколько я понял, за наводку на этого Кныха ваши власти обещают миллион? — спросил он и пристально посмотрел на Перельмана.
Народный избранник кивнул. Оборот «ваши власти» не ускользнул ни от чьего внимания. Это могло означать только одно: Крапивин хочет выйти из игры. А в таком случае вся система рухнет как карточный домик. Все понимали: умыть руки, исчезнув со всеми капиталами, иностранному подданному не помешает ничто.
— Почему же он, в таком случае, не заработает свой миллион официально? Да не получит в придачу орден…
— Я вам скажу, почему, — произнес Букельский и залпом осушил рюмку «Метаксы». Взоры всех присутствующих устремились на полковника. — То, о чем он сказал Круглову, — это все, чем он располагает. А документального подтверждения нет никакого, иначе он бы так и сделал. Что-то сам увидел, что-то знал Большаков — вот и весь, с позволения сказать, «компромат».
— Я же говорю — блефует, — согласно кивнул генерал Карпухин.
— Что же он, по-вашему, нас за дураков держит? — усомнился Перельман. — Не понимает, что ему отсюда живым не выйти? И трупа никто не найдет! Слава Богу, в крематории свои люди работают.
Все замолчали, раздумывая над его словами. Крапивин снова включил магнитофон.
«…наря. Я не политик. И даже не чекист. Я мент, опер. С точки зрения вашего умного товарища — мусор. Поэтому мне нужен Кных».
— Зачем ему Кных? — спросил Перельман Круглова после щелчка.
— Сказал, политикам не верит. Понять его можно, в политике он ноль без палочки, разве что за «шестерку» сойдет. А Кныха подомнет — кормиться всю жизнь будет. Кныха сдаст, своего человечка вместо него поставит. И на работе выслужится.
— Чушь собачья! — махнул рукой Карпухин. — Не верю я этому оперу. Он что, не понимает, в чей карман лапу сует?! Бред какой-то, бред!.. Это все равно, как если я беру ссуду в частном банке и при этом договариваюсь не с банкиром, а с кассиром.
— Еще мнения будут? — спросил Крапивин сквозь сдерживаемый зевок и посмотрел на часы.
— Будут, — отозвался Перельман. — Я его игру понял. О миллионе Большакова он знал. И знал, что Опанас мертв, а потому ни подтвердить, ни опровергнуть их договора не сможет. Кных этот ваш… подонок… скрыл от меня, что забрал миллион у Опанаса. Вот на это он и рассчитывает, поэтому и хочет встретиться с ним с глазу на глаз. А потом он Кныха выследит и сдаст. И за это получит обещанный миллион от властей.
Все удивленно переглянулись. Против такой версии ни у кого возражений не нашлось.
— Есть еще доказательство того, что Рыбаков играет свою партию, а не поет с чужого голоса, — вмешался Калитин. — Ни о своей связи с Большаковым, ни о том, что Грач мертв и Рачинский дал ложные показания, ни об инсценировке покушения на меня он не сказал ни в МУРе, ни в прокуратуре.
— Ни о чем это не говорит! — снова не согласился Карпухин. — Скажет еще. Оформит свои показания письменно и оставит в надежном месте. А после встречи с Кныхом…
— Неужели вы не понимаете, генерал, что после встречи с Кныхом он уже никому ни о чем не расскажет? — состроил брезгливую мину Калитин. — Получив деньги от главаря банды, которого разыскивают все спецслужбы России и которого приказано живым не брать, он — вне закона. А факт
