— Хозяина на понт берешь, мент? Так я на него положил, это ваши с ним проблемы. Так что обратился ты не по адресу.
«А вот я вам сейчас всю вашу игру поломаю!» — решил Рыбаков. Он вдруг со всей отчетливостью осознал, какой проделан путь и к кому этот путь привел. Бояться такой мрази? Ну уж нет.
— Слишком долго я тебя искал, чтобы ошибиться, Кных, — сказал он отчетливо не столько бандиту, сколько тем, кто слушал за стеной. — Да и ты подзадержался на этом свете. Хозяева твои меня не интересуют, а вот избавить мир от тебя очень даже стоит. Полюдоедствовал, и хватит!
Кных долго сидел неподвижно, ошарашенный таким поворотом.
Узкоглазый насторожился, осторожно откинул полу пиджака, переводя недоумевающий взгляд то на опера, то на бандита. Кных медленно вышел на середину комнаты, закрыл лицо ладонями, всхлипнул, покачнулся, упал на колени и уткнулся в пол лбом.
— У-у-ууу!.. — завыл он раненым зверем. — А-а-ааа!.. Пощади меня, мент! Прости меня, горемыку-у-уу!.. Не убивай непутевого-о-оо!.. Я больше так не бу-у-уду-у-у!! — захлебываясь слезами и соплями, Кных сорвал парик с бритой головы, застучал по полу кулаками. — Ай-яй-яй-я-а-ай-и!.. Какой я нехороши-и-ий-и!.. — Внезапно бандит зашелся в бешеной «цыганочке» и визгливо запел:
Дикарский танец сопровождался непристойными жестами. Так продолжалось несколько минут. Покончив с «ритуалом», Кных тяжело оперся на стол и отдышался.
— Кр-рови хочу!.. — прошипел «солист». — Убери его, Ташкент, от греха! Я думал, он мне крови принес, а он… мурик сраный!.. Ташкент, я кому сказал?!
Узкоглазый шагнул к «мурику», протянул руку и вдруг резко вскрикнул, схватился за живот.
Штык вошел по самую рукоятку. Рыбаков в одно мгновение оказался за спиной узкоглазого, не давая ему упасть, выхватил из-за его ремня тяжелый длинноствольный «магнум». В ту же секунду два пистолета оказались в руках Кныха, и пули кучно вонзились в тело мертвого телохранителя.
Выстрел навскидку отбросил Кныха к стене. Прежде чем он сполз по ней, оставляя на бежевой матерчатой обивке алый след, Рыбаков успел, уперевшись спиной, опрокинуть высокий двухсекционный сейф и забаррикадировать вход.
В дверь уже стреляли, пытались выломать ее ногами.
Из коридора донеслись зычные крики: «Милиция!»
Кных корчился на полу и жадно вылизывал окровавленные ладони.
Рыбаков подошел, сплюнул и разрядил в него всю обойму.
Вылетела оконная рама. С криками «Всем стоять!», «К стене!», «Руки за голову!» в комнату ворвались бойцы СОБРа.
Но опер, казалось, не обратил на них никакого внимания. Кто-то похлопал его по плечу.
— Жив, старлей?
Он поднял голову. Сквозь пелену перед глазами смутно виднелось улыбающееся лицо генерала Карпухина.
— Ты не ранен?.. Эй, Рыбаков!.. Очнись, все уже позади!
— Жаль, — чуть слышно произнес опер.
— Брось! Во всех ориентировках по нему: «Стрелять на поражение». Так что не жалей, собаке собачья смерть.
— Жаль, что я все патроны расстрелял. Надо было один для тебя оставить.
Улыбка сползла с генеральского лица, глаза его стали жесткими и колючими.
— Береги нервы, Рыбаков. Они тебе еще пригодятся, — процедил генерал, бросил на стол ключи от «Жигулей» и смешался с толпой подчиненных в черных масках.
Двое собровцев волоком протащили окровавленный труп Кныха. Рыбаков проводил его безразличным взглядом и, прикрыв глаза, мысленно произнес:
«Все, Катя. Это седьмой. Последний. Упокой Господи твою душу!»
35
На площадке перед рестораном было оживленно. Спешно покидали «Сарагосу» напуганные стрельбой посетители, разъезжались со стоянки машины. У входа стоял серый омоновский автобус, здание окружили «рафики» «скорой», «уазики» ФСБ, милицейские «канарейки». От фар и мигалок рябило в глазах. Между машинами сновали люди в милицейской форме, белых халатах, вечерних платьях, шубах, мордами вниз лежали на асфальте задержанные.
Рыбаков полной грудью вдохнул морозный воздух. Никто его не замечал, никто ни о чем не спрашивал, не требовал объяснений. Казалось, все забыли о его существовании. Он понимал, что Карпухин припишет ликвидацию особо опасного бандита себе, но не это его сейчас настораживало.
«Ключи! Ключи от машины. Как они оказались у Карпухина? Зачем он забирал их?..»
Он подошел к лежащему на насте хмурому охраннику в наручниках.
— Кто у него изымал оружие? — спросил старлей у сержанта с пистолетом-пулеметом «кипарис» на изготовку.
Сержант кивнул в сторону милицейского «мерса» с распахнутыми дверцами и освещенным салоном. Рядом с машиной стояли три офицера и о чем-то разговаривали. В салоне работала рация. Рыбаков подошел, предъявил удостоверение.
— Табельный «Макаров» верните, — потребовал он.
— Не положено, — отрезал молодой лейтенант.
— С положенными знаешь что делают?! — разозлился Рыбаков.
— Верни, — коротко приказал майор с папкой под мышкой. Лейтенант кивнул на сиденье, где, словно на витрине, был разложен изъятый у бандитов арсенал. Опер забрал свой пистолет, проверил обойму, сунул в карман.
«Старший лейтенант Рыбаков из МУРа, тот самый, который Кныха уконтрапупил», — негромко сказал кто-то за спиной героя дня.
«Считай, что уже капитан», — вторил ему другой голос.
Рыбаков направился к стоянке. Каким-то шестым чувством он поймал на себе чей-то пристальный взгляд из толпы.
Букельский!
Отставной гэбист подошел первым, протянул руку:
— Поздравляю, старлей, — улыбнулся он одними губами. — Классно сработано! Можете сверлить дырочку для ордена.
Руки Рыбаков не подал, посмотрел на директора «Кипариса» снизу вверх.
— В машину, Андрей Андреевич, — процедил опер сквозь зубы.
— Что?
— Садись в машину. Или я сейчас просверлю дырочку в твоей голове. Ну!
Букельский побледнел, отступил на шаг.
— Я умею считать только до трех, — промолвил Рыбаков и протянул ключи.
— Да вы… ты… да вы что, стар…
— Один!..
Букельский взял ключи, направился к стоянке, но через несколько шагов остановился в нерешительности, повернулся к Рыбакову:
— Чего вы от меня хотите?
Черный зрачок «Макарова» смотрел экс-гэбэшнику прямо в лоб.
— Заведите мотор и подгоните машину сюда.
Ослушаться Букельский не рискнул. Он долго возился с замком, потом наконец завел машину и, обогнув «рафик» «скорой помощи», проехал двадцать метров до знака «Остановка запрещена».
— Премного благодарен, — картинно кивнул старлей, подходя к машине.
Букельский вышел из «Жигулей», злобно посмотрел на опера.
— Ты за это ответишь, Рыбаков! — прошипел он.
— Все мы когда-нибудь за что-нибудь ответим.
