Евгений почувствовал, что верх берет агрессивный синдром, что надо бы остановиться, но поздно.
— Слоны! — перешел он на остальных. — Толстые, неповоротливые слоны!.. Себя жалеете?! Кто, хотел бы я знать, вас в бою пожалеет?!
«Остановись, Стольник, — пробивался Внутренний Голос. — Показал, пожурил — и хватит!»
— Это не природа, не отсутствие мастерства, это отношение ваше — ко мне, к технике, к таэквондо, к жизни!.. Подойди сюда! — приказал увальню. — И ты! — ткнул в другого, чей добок опоясывал черный пояс. — Ты! — наобум выбрал следующего. — Ко мне, бегом!..
Ученики подбежали, поклонились.
— Возьми палку… дайте ему табуретку, живо!.. Нож есть у кого-нибудь?.. Быстрее! Бегом, я сказал!.. Сейчас вы будете меня убивать. Убивать — это понятно?!
— Евгений Викторович… — попытался остановить его инструктор.
— Заткнись!.. За это убийство вам ничего не будет. А не убьете — я вас накажу. Больно накажу, предупреждаю. Ты, который с ножом, ублюдок!.. Твоя подружка уже знает, что ты записался в супермены?.. А ты, худышка? — он вдруг влепил увальню с табуреткой звонкую пощечину. — Нападай!.. Ну? Я же тебе по морде дал, где твое достоинство?! Убей меня!
Обозленные, растерянные, пристыженные воспитанники одновременно бросились на своего сенсея. Он ударил одного — того, что был с ножом — ногой в прыжке; развернувшись, выбил палку из руки другого и поверг его в нокаут задним «торо-йоп-чаги»; подпрыгнул в сальто и вдребезги разбил табуретку в руках третьего ударом пятки…
Поединок длился одну секунду.
Все замерли. Несколько человек помогли подняться упавшим. Евгений держал паузу до тех пор, пока поверженные не пришли в себя и не догадались поклониться — в благодарность за науку и согласно ритуалу.
— Уходите все, кто не способен на самопожертвование, — обратился он к ученикам. — Знаете, где предел таэквондо?.. Его нет. Предела человеческим возможностям тоже нет — за ним обычного человека ждет смерть. А для бойца — для настоящего бойца — за этим пределом жизнь только начинается!
Потом он будет анализировать и размышлять, корить себя и делать далеко идущие выводы, а сейчас, идя под дождем с непокрытой головой, держа за горлышко купленную по пути бутылку водки, он не думал ни о чем: на душе стало пусто — так пусто, как не было еще никогда.
Должно быть, на этом злополучном дне кончался какой-то этап его жизни: это был тот самый предел, о котором он только что говорил своим ученикам. К ним — и это было единственным, что он знал сейчас твердо, — он уже не вернется.
Добравшись домой к полуночи, Евгений допил водку.
«Нет больше частного детектива, нет сенсея, нет Валерии. Да и самого меня больше тоже нет», — подытожил он, выдернув вилку зазвонившего вдруг телефона, и провалился в небытие.
5
Как ни старался Гридин приглушить шумиху вокруг своего полувекового юбилея, торжеств избежать не удалось.
Приветствия зачитывали в просторном зале картинной галереи, построенной два года тому назад по его распоряжению. Он стоял в центре образованного гостями живого квадрата на красной ковровой дорожке, по обе стороны которой возвышались глиняные вазы с цветами, и старательно изображал на лице внимание к происходящему. После того как зачитали телеграмму от Ельцина, долго не смолкали аплодисменты. Похлопал в ладоши и сам Гридин, припомнив, что в свое время Борис Николаевич не очень- то настаивал на его губернаторстве. Слово взяла бойкая начальница управления культуры, принялась пересыпать цитатами из древних о почестях и славе, не забывая расписывать достоинства и заслуги губернатора перед народом.
«Случай, когда история повторяется как фарс», — невесело усмехнулся губернатор про себя.
Ответное слово было мучительным — предстояло лгать, отвечая на ложь.
— «Верно говорят, что приятна похвала, исходящая от людей, которые прожили жизнь достойно», — процитировал он Цицерона.
А там пусть понимают как хотят…
Распахнулась дверь в соседний зал, но никто из присутствующих с места не сдвинулся — Гридину полагалось войти первым. Зал, куда вела ковровая дорожка, оказался совершенно пустым. В надраенном паркете отражалась люстра-каскад. Прямо перед губернатором посреди инкрустированной стены висело большое зеркало, в котором он увидел свое отражение в полный рост. Оглянувшись по сторонам, больше ничего не обнаружил и застыл на мгновение, лихорадочно соображая, чего от него хотят и куда теперь идти — никаких других дверей в помещении не было.
— Подарок Приморска, — послышался чей-то негромкий голос за спиной.
Гридин подарка не видел и все никак не понимал, в чем он заключается — в зеркале ли, в люстре или в самом помещении, которое ему предлагают занять в ознаменование круглой даты? Он сделал робкий шаг в глубину зала, затем — еще. Что-то во всем этом настораживало, гулко и аритмично забилось сердце. Он продвинулся шагов на пять, прежде чем с удивлением и неподотчетным логике страхом обнаружил, что в зеркале отражается лишь он один, причем на фоне стены, в то время как сзади был заполненный гостями проем широкой, словно ангарные ворота, двустворчатой двери. Он остановился и растерянно посмотрел назад. Полсотни улыбающихся, знакомых лиц, анфилада комнат в перспективе… Гридин приблизился к загадочному отражению еще на шаг и тут только обратил внимание, что вопреки всем законам природы оно… остается неподвижным.
«Господи! Да это же двойник! — пронзила мозг догадка. Рубашка прилипла к спине. — Он что, мертв?!»
В полном смятении чувств губернатор подошел вплотную к фигуре. Рост соблюден до миллиметра. Волосы той же густоты и того же цвета — каштановые с проседью и зачесаны точно так же, как он зачесывал их много лет кряду — набок, через пробор. Совсем живые голубые глаза, прожилки на щеках, обручальное кольцо на безымянном пальце, родинка на виске. Точь-в-точь такая же одежда: голубая, под цвет глаз, рубашка, янтарная заколка на бордовом галстуке, темно-серый в полоску костюм, штиблеты — все соответствовало ему теперешнему, сиюминутному. Не иначе кто-то обряжал мумию… чучело… манекен… как его прикажете называть?.. сегодня, дождавшись, в чем губернатор появится на работе.
«Кукла», — подобрал он наконец подходящее слово и вздрогнул от неожиданно раздавшихся за спиной аплодисментов.
Были еще слова и рукопожатия, заискивающие и искренние улыбки, был переезд в здание администрации, вороха подарков, праздничный выпуск «Губернских ведомостей» с наилучшими пожеланиями, публичный просмотр телепередачи, состряпанной из его прошлых встреч и интервью, очень дорогая инкрустированная ручка, подаренная первым заместителем Хализевым, с которым они были неразлучны четверть века, но все это уже не доставляло Гридину удовольствия: проклятая восковая фигура, в которой он усмотрел дурной знак, стояла перед глазами, порождая сонм догадок и размышлений. Кто-то отнесся к «подарку Приморска» слишком изобретательно.
Он подумал, что стал плохо «держать удар» к пятидесяти своим годам. Причин тому было множество, и было над чем поразмыслить, покопаться в прожитом. Кукла эта, которую он поначалу принял за свое отражение, по сути, и была отражением, и весь его путь был медленным и неуклонным превращением в куклу.
Он знал, в чьих руках находится сегодня.
Единственное, на чем удалось настоять губернатору, был категорический отказ от обеда в «Таверне». На загородной даче в Рыбине, все должно было пройти спокойнее: высокий каменный забор скроет от зевак и репортеров, а комната со звуконепроницаемыми стенами на втором этаже позволит хотя
