— Но…
— Что-нибудь не ясно?! Повторить?.. Или пригласить переводчика, чтобы он вам на иврите объяснил?!
Волков вышел молча.
Губернатор покинул здание через запасный выход. Во дворе стояла бежевая «волга». Водитель дремал за рулем.
— Ключи! — неожиданно возник перед ним губернатор.
— А?..
— Бэ!.. Ключи от машины.
Во двор выбежали Саенко и Ставров.
— В замке ключи, — растерялся водитель.
— Выметайся.
Начальник охраны встал перед машиной:
— Константин Григорьевич, мне предписано сопровождать…
— Вот и сопровождайте, полковник! — захлопнул Гридин дверцу. — Но так, чтобы я никого не видел!
«Волга» резко сдала назад, описала полукруг и устремилась в проезд между основным корпусом и домом на Кипарисной, в котором размещалось УФСБ. Маневр застал охрану врасплох, но не хватать же губернатора за грудки? Через тридцать секунд со двора выскочили четыре автомобиля сопровождения. Ориентируясь на установленный в «волге» сигнал радиоперехвата, они быстро настигли Гридина, но далеко ехать не пришлось: губернатор возвращался домой.
3
Получив деньги, высланные сестрой, Евгений часа полтора бродил по городу, чтобы убедиться в отсутствии слежки. Свободы его передвижений никто не стеснял. Купив красивую коробку с английским чаем и корзинку свежей клубники, он вечерней электричкой отправился в Сутеево…
Чай и, главным образом, клубника привели неизбалованную деликатесами Алевтину Васильевну в восторг. Она охала, ахала, и Евгению пришлось долго упрашивать ее съесть ягоду, доставленную из-за моря в марте.
— Да что я, мафиозо какая-нибудь, что ли? — улыбалась Алевтина Васильевна. — Женечка, зачем же вы такие деньги…
— Ешьте, Алевтина Васильевна. Уверяю вас, вы ничем не хуже мафиозо. Ее нельзя оставлять до завтра, она и так с прошлого года на складе лежала.
Козлова приняла его радушно, расспрашивала, где он остановился, звала остаться у нее, чтобы не тратить деньги на гостиницу, но Евгений отказывался под предлогом расстояния, на самом деле опасаясь, что невольно впутает ее в темную и, по всему, дурно пахнущую историю.
— Алевтина Васильевна. — сказал он, когда с ужином было покончено, — я нашел видеокассету, которую Павел показывал вам у Полянских.
— Да?.. И где же она была?
— Под кроватью завалялась. Мы не могли бы ее посмотреть где-нибудь вместе?
Она задумалась ненадолго.
— В школе есть видеомагнитофон, — вспомнила, — в кабинете директора.
Шел девятый час, но было еще достаточно светло.
— А сейчас это никак нельзя организовать?
— Попробуем. Я позвоню Ангелине Степановне, чтобы она предупредила сторожа. Только я не умею включать.
— Ну, с этим я как-нибудь справлюсь.
В школьных коридорах пахло мастикой и чем-то еще — неуловимым и стойким, вечным, чем пахнет всегда в школах, причем во всех одинаково. Евгений шел за учительницей и сторожем, прикидывая, сколько же лет прошло с тех пор, когда он в последний раз сидел за партой. Получалось — ровно половина жизни.
Старый школьный сторож сам отпер дверь кабинета директора и включил свет.
— Ежели понадоблюсь, Алевтина, позвони, — сказал он с видом человека, который чувствует себя незаменимым на своем посту.
— Спасибо, Александр Трофимович, обязательно. Ключи-то оставьте запереть.
— Сам запру, — сказал он на ходу и удалился, постукивая клюкой по паркету.
— Забавный старикан, — сказал Евгений, изучая новенький «самсунг» на тумбочке у телевизора.
— Он учился здесь, когда эта школа была еще семилеткой. Потом воевал. Учительствовал — преподавал математику. Завучем работал, директором. Теперь вот сторожит. Представляете — всю жизнь в одной школе? Многие их тех, кого он учил, уже поумирали. Вот и Паша…
Евгений подождал, пока она успокоится.
— Алевтина Васильевна, — подсел он к ней, — вы, пожалуйста, только посмотрите — и все. Просто посмотрите. А я по ходу задам вам несколько несложных вопросов. Поехали?
Она кивнула, вцепилась глазами в экран. Шпили собора Парижской богоматери… Стена… Химеры на ярусах… Башня…
— Это Климанкович?
— Да, это он…
Набережная Сены. Климанкович с Павлом…
Несмотря на то, что Евгений видел эти кадры, он следил за каждой деталью с пристальным вниманием, по опыту зная, что всякий раз есть шанс увидеть что-нибудь новое и важное даже в хорошо известном.
— Это Римма?
Ответа не последовало.
Он повернулся к Алевтине Васильевне. Она сидела, потупившись, и не смотрела на экран. Плечи ее вздрагивали, по щекам текли слезы. Евгений остановил изображение. О том, какое впечатление произведет на мать оживший на экране сын, которого она уже никогда не увидит, он не подумал…
— Извините.
Утешать ее было бессмысленно. Оба надолго замолчали. Школа, где учился Павел, тоже молчала. Тишина длилась так долго, что казалось, остановилось само время.
— Не хочу, — замотала женщина головой. — Не надо… Ни следствия никакого, ни поиска убийц, ни причин — ничего не хочу. Он не оживет уже. Никогда не оживет. — Она достала из кармана пальто платочек, принялась утирать слезы и сморкаться.
Евгений тяжело вздохнул и отошел к окну. Море уходило в бесконечность, источая почти физически ощутимую угрозу. Но стоило повернуться к нему спиной, и мир обретал реальные очертания; обстановка директорского кабинета внушала уверенный покой.
Сейчас Евгений не знал, какому из этих полюсов отдать предпочтение.
«Бессмысленная акция… Бессмысленная борьба. Убили Пьера. Он хотел остановить банду, которая угрожала человечеству. Убили генерала Хоботова. Он хотел спасти неизвестных ему людей, в которых могли полететь начиненные красной ртутью ракеты. Погибли совершенно непричастные ни к мафии, ни к розыску Джек Батурин, Микола… Десятки раз стреляли и в меня, пытались сбить машиной, ломали ребра, отбивали легкие. Я треть жизни охочусь за смертью, а она охотится за мной. Я одинок. У меня нет семьи, я не уживаюсь с людьми, теряю друзей. Я утратил ощущение жизни и пытаюсь вернуть его какими-то искусственными упражнениями и образом жизни, в котором нет ни системы, ни цели. А зачем?.. Зачем Паша Козлов влез в дела, в которых ничего невозможно изменить? Писал бы себе про цветы. Люди убивают и
