— Изворотливый тип, этот Кларк, — сказал Фриско. — Англичанин, щеголь и хитрая бестия. Впрочем, отсидел уже полгода за торговлю золотом! Он из тех, кто пойдет на любую пакость, лишь бы самому выпутаться из беды. Но убивать и разрезать трупы на куски — это не по его части.
— Сгори он совсем! По-моему, Фил Трефени тоже не мог этого сделать! — возразил Тэсси. — Он ведь славный малый, этот Фил, простодушный и добрый, но тряпка. Да разве он способен на такое!
— Это верно, — согласился Динни, — Фил бывший горняк; наглотался рудничной пыли и стал разливать пиво. Золотишко-то он, видно, все-таки переплавлял вместе с Кларком и Коултером. Но когда на допросе помянули Уолша, так Фил чуть не разревелся.
— Из-за Питмена он не пролил ни слезинки, — сказал Фриско.
— Фил и не скрывал, что ему было не до Питмена, — возразил Тэсси. — Вот я и думаю, что Кларк говорит что-то не то. Сыщиков они подстрелили, можно сказать, случайно, под горячую руку, когда те подошли к плавильне. Но за дальнейшее Фил не отвечает, слово даю!
— Коултер уверяет, что он был дружен с Питменом и в неплохих отношениях с Уолшем. Он, видите ли, ничего не имел против сыщиков. Они ведь только исполняли свой долг, — с усмешкой проговорил Динни.
— Похоже, Кларк и Коултер решили, что за все должен отдуваться Трефени, — сказал Фриско.
— А тот ведет себя так, будто он готов все принять на себя, — подхватил Тэсси. — Он не отбивается, как бы следовало. Говорят, будто он взял на себя вину тех двоих, потому что он все равно стоит одной ногой в могиле: у него рудничная пыль съела все легкие, а Коултер обещал обеспечить его детей.
— Денег у Коултера достаточно, — напомнил Фриско.
— Да и виданое ли это дело, чтобы такая шишка, как Билл Коултер, у которого нахальства хватит на десятерых и денег куры не клюют, ходил под началом у мямлей вроде Кларка или Фила Трефени? — заметил Тэсси.
— Верно, Тэсси, — сказал Динни. — В полиции Кларк показал, что убийцы — Коултер и Трефени. А Коултер говорил, что показания Кларка его прямо ошарашили. Он только расхохотался, когда друзья сказали ему, что он взят под подозрение. Единственное, что его всегда заботило, — это собственная репутация.
— Единственное, что его заботило, — это побольше выплавить золота, — вставил Тэсси. — Так сказал обвинитель, и, по-моему, он прав.
— Коултер заявил, что на первом допросе в полиции он солгал «из чувства товарищества к Кларку и Трефени», — насмешливо заметил Фриско. — Ему, оказывается, было очень жаль Фила Трефени.
Динни и Тэсси зафыркали и заворчали, точно угрюмые старые псы.
Такие разговоры велись по всем приискам. Улики разбирались, оценивались и взвешивались с точки зрения местных сведений и сплетен, которые никогда не достигают слуха судей. Долгие месяцы убийство сыщиков и процесс Коултера и Трефени, представших перед уголовным судом в Перте по обвинению в преднамеренном убийстве, были главной темой разговоров, которые велись на кухнях, во дворах через забор, на верандах, на перекрестках, в кабачках и клубах, на рудниках во время обеденного перерыва. Филу Трефени очень сочувствовали. Похоже было, что он запутался, как муха в паутине, пал жертвой злосчастных обстоятельств.
Кларк вызывал презрение, гадливость, потому что стал доносчиком ради спасения своей шкуры и позарился на тысячу пятьсот фунтов, предложенные в награду за сведения, которые помогут арестовать настоящего преступника. Однако подлинным заправилой все считали Коултера. Именно он, как указывал прокурор и как думали почти все на приисках, был главою предприятия.
Трефени и Коултер были признаны виновными и приговорены к смертной казни, и тут поднялась такая волна сочувствия к Трефени, что союз горняков обратился к правительству с ходатайством заменить смертный приговор долгосрочным тюремным заключением, ибо «пусть лучше виновный понесет неполное наказание, чем невинный пострадает из-за недостаточно проверенных улик».
Ходатайства о смягчении приговора были отклонены. И тогда, перед самой развязкой этой ужасной драмы, заговорил сын Трефени. Это была печальная и трагическая история, связанная с тем, что юноша дал слово не выдавать отца.
Том знал молодого Трефени. Он работал под землей на руднике компании «Лейк-Вью энд Стар». Это был, по словам Тома, славный, прямодушный паренек. Обещание, данное отцу, поставило его в ужасное положение; но после того, как апелляция была отклонена, Джек Трефени счел своим долгом открыть то, что он знал.
Джек ждал, что Коултер под конец сознается во всем. «Я никак не думал, что он пойдет на смерть с такой ложью на устах, — сказал он. — Мой отец всегда говорил: что бы ни случилось, а я буду стоять за Коултера».
Итак, Джек Трефени сообщил о том, что рассказывал ему отец.
«Я не знал, что делать, — объяснял юноша. — Я бы против отца ни за что не пошел. А пастор Мелвил сказал, что я сам должен решать, как быть».
Газеты писали, будто Трефени слышал, как Коултер сказал юристу, мистеру Хайнзу, что все свое состояние он оставляет жене и ребенку. «Но, как я понял, вы обещали Трефени обеспечить также и его детей», — сказал мистер Хайнз. «Это Трефени выдумал», — ответил Коултер и предложил юристу выполнить его указания.
«Что ж, мистер Хайнз, — сказал потом Трефени юристу, — я все время поддерживал Била Коултера, а он под конец надул меня».
Фил Трефени дал в конце концов показание потому, что Коултер обманул его, не сдержав обещания обеспечить его детей, — так думали почти все. Заявление Трефени в основном совпадало с показаниями его сына и убедило жителей приисков, что в действительности все именно так и было.
И вот все это написано черным по белому и похоже на корявый рисунок, сделанный дрожащей, неопытной рукой, — он вскрывает всю беспомощность рисовальщика и, однако, он реален, ему веришь. После заявления Трефени, как сказал Динни, стал ясен характер его соучастников, и теперь все поняли, на ком лежит ответственность за убийство.
«Мы с Кларком были компаньонами в этом деле, — заявил Трефени полиции. — Он часто бывал там, когда я загружал руду в печь, а потом я возвращался с ним и, случалось, на другой день опять уходил, уже с Коултером. Или мы с Коултером шли и загружали руду и на другой день приходили и размельчали ее. Коултер почти всегда ходил со мной загружать руду в печь.
Мы сидели и толкли руду, и тут нас накрыли Питмен и Уолш. Коултер всегда говорил, что, если они нас найдут, нам придется убрать их. Я первый их увидел и сказал Коултеру: «Вон Питмен». А у куста стояло ружье. Коултер говорит: «Бери ружье». Я схватил его. Питмен закричал: «Не стреляй, Фил!» Он поднял руку, и тут я выстрелил. Питмен старался левой рукой вытащить револьвер из кобуры, а я бросил ружье. Я совсем не хотел никого убивать. Если бы я хотел, я бы мог убить. Оба ствола были заряжены.
Питмен двинулся на меня, и я побежал в сторону дороги. Не успел я отбежать немного, как услышал выстрел, но не остановился, пока не выбежал на дорогу. Коултер спросил меня, где патроны, я сказал, что в машине. Я видел, что Питмен ходит вокруг, но Уолша не видел. Я пошел подальше в заросли и услыхал еще два или три выстрела. Потом стало тихо. Коултер был у печей. Я подошел к нему. Он сказал, что Питмен умер, а Уолш жив, потом вытащил из кармана револьвер и куда-то пошел. Скоро раздались еще три выстрела, и Коултер крикнул мне, что покончил с Уолшем. Он хотел, чтобы я помог ему сжечь тела, но я отказался. Он сказал, что надо разрезать их на куски и сжечь, но я снова отказался, сказал, что не хочу в этом участвовать. Он смыл следы крови.
Мы приехали домой, и Коултер заставил Кларка поехать с ним. Кларк забрал мои штаны и башмаки. После Кларк сказал, что они пробовали сжечь трупы и под конец бросили их в шахту. Кларк сказал, что Коултер разрубил их на куски. Коултер всегда заставлял меня делать то, что ему было выгодно. Я говорил ему, что Питмен напал на наш след, а он говорил, что сумеет с ним расправиться. Он еще два года назад велел мне достать нож, пилу и топор и держать их под рукой, чтоб было чем искрошить шпиков, но я тогда не обратил на его слова внимания. Коултер все время хотел, чтобы я взял вину на себя. Он говорил, что у него денег много и он позаботится о моих детях… наобещал мне всего на свете — вот я и согласился».
Отвечая на заявление Трефени, Коултер сказал:
«Я никого не убивал. Бог покарает Трефени за его страшную ложь. Одному богу известна вся правда».
