вытаскивая гвозди из половицы. Ей приходилось немало плотничать в прежнее время. Моррис не умел обращаться с молотком и гвоздями, к тому же он был в Лейк-Дарлоте, когда Салли особенно нуждалась в его помощи; пришлось ей самой оборудовать свою столовую и наводить уют у себя дома. Но в это утро руки ее дрожали; она работала с судорожной поспешностью, боясь, что каждую минуту могут нагрянуть сыщики из Комиссии по борьбе с хищениями золота.
Салли почти не удивилась, когда под полом обнаружила коробочку с тремя маленькими черными шариками. С той самой минуты, когда взгляд ее упал на неплотно пригнанную половицу, она уже знала, что под ней что-то есть.
Черные шарики, завернутые в мешковину, показались ей очень тяжелыми. Она сразу поняла, что это такое, — золотая амальгама, продукт одного из обогатительных процессов. Как же теперь быть? Ее охватил панический страх. Она чувствовала, что Пэдди сделал это не без умысла! Куда спрятать амальгаму, чтобы ее нельзя было найти, если придут с обыском? Надо решать — и как можно скорее. От зорких глаз сыщиков ничто не укроется. Они все переворачивают вверх дном, знают назубок, к каким уловкам и хитростям прибегают жены и матери горняков, стараясь утаить кусочки теллурида или такой опасной поживы, как концентрат и амальгама, которые выдают с головой взявшего их.
Салли завернула шарики в газету, валявшуюся на полу. Она решила спрятать их пока к себе в гардероб и сначала приколотить половицу. Но на крыльце она остановилась, устремив взгляд во двор, словно в надежде, что ее осенит спасительная мысль.
На дворе Калгурла развешивала простыни, а под виноградной лозой по-прежнему сидела на яйцах мускусная утка. Как это сказала про нее Калгурла? «Крепко сидит… и гром грянет — не сдвинется…»
Утка посмотрела на Салли и моргнула своими круглыми блестящими глазами. Вот то, что ей нужно, решила Салли: утка выручит ее и посидит на золоте.
Она подождала, пока Калгурла ушла в прачечную. Потом подошла к утке и подсунула три шарика под ее широкое брюшко. Утка злобно клюнула ее в руку, заерзала, поудобнее усаживаясь на этих подкинутых ей новых яйцах, и наконец утихомирилась.
Салли бросилась обратно в дом — надо было как можно скорей покончить со всеми делами: приколотить половицу на место, вымыть шваброй пол и немного подкрасить его в том месте, где вынималась половица — чтобы не было так заметно. Когда все наконец было сделано, у нее отлегло от сердца. Только не волноваться, уговаривала она себя: если нагрянут сыщики, надо держаться возможно естественнее и непринужденнее.
Что замыслил Пэдди — она не могла себе представить. Но рано или поздно — теперь она была в этом уверена — сыщики из комиссии нанесут ей визит.
Салли надеялась, что это будет не раньше завтрашнего дня. Только бы рассказать все Моррису и мальчикам, они наверняка посоветуют ей, что делать. Уж они-то догадаются, как быть.
А что если Пэдди оставил еще что-нибудь из своего нечестно добытого добра? Салли не могла успокоиться, пока не залезла под дом и не заглянула во все щелки. Боясь, что сыщики могут застать ее там, она на всякий случай решила сказать, что ставит мышеловку, и для большей убедительности действительно поставила ее. Калгурла широко раскрыла глаза, когда миссис Гауг вылезла откуда-то из-под дома, растрепанная, вся в пыли. Однако Салли уже настолько успокоилась, что только посмеялась над изумлением Калгурлы и весело сказала:
— Все в порядке, Калгурла! Я ставила мышеловку.
— Уайя! — Старуха, видимо, сочла это недостаточным основанием для того, чтобы миссис Салли так перепачкалась и выглядела, как злой дух.
Пусть Калгурла думает что хочет, успокоила себя Салли, лишь бы мышеловка захлопнулась, когда до нее дотронутся незваные гости.
Салли умылась, переоделась и причесала волосы, прежде чем перейти через двор и приняться за уборку барака. Правда, от тех постояльцев, которые съехали оттуда, нельзя было ждать ничего дурного. Да они и не знали, кто поселится здесь вместо них, тогда как Пэдди прекрасно знал, что его бывшую комнату займет Дик. Пэдди нарочно подстроил все так, чтобы Дика можно было обвинить в укрывательстве золота, «в отношении которого есть достаточные основания считать, что оно украдено или приобретено каким-либо другим незаконным путем». Салли была в этом уверена. Пусть в бараке наведет порядок Калгурла, решила она, и направилась обратно в кухню.
Надо было еще убрать постели, подмести и вымыть все кругом, так что было уже за полдень, когда Салли наконец уселась на заднем крыльце и могла сказать себе, что в доме все в порядке. В комнате Пэдди пахло дезинфекцией, но вид у нее был уже чистый и опрятный. На кровати лежали подушки и матрац Дика, свежие простыни и голубое с белым пикейное одеяло. Салли взглянула на утку, безмятежно сидевшую под дикой лозой. Великое дело материнский инстинкт, подумала она. Салли знала, что утка не сдвинется с места, пока не высидит утят, а это будет только на той неделе.
Калгурла ушла вскоре после полудня со свертком еды и своими старыми лохмотьями под мышкой. Салли поняла из ее слов, что Фред Кэрнс, должно быть, выгнал ее, но Калгурла решила вернуться обратно, боясь, как бы, придя в бешенство, он не обошелся дурно с Маританой.
— Фред Кэрнс — плохой человек, — сказала она, и лицо ее стало жестким и угрожающим.
Салли знала, что Калгурла права. О Фреде Кэрнсе ходила дурная слава: говорили, что он страдает припадками буйства. Он держал двух работников, которые будто бы искали для него золото на участке неподалеку от его палатки, однако ни для кого не было секретом, что на самом деле эти люди работали на обогатительной установке, которую Фрэд соорудил где-то поблизости.
Время после полудня тянулось медленно. Салли сняла с веревки высохшее белье, скатала и побрызгала то, что предназначалось для глаженья. Потом уселась на крыльце, залитом ярким солнцем, и занялась перешиванием своего черного шелкового платья, которое она собиралась надеть на свадьбу Дика. Она убеждала себя, что бояться уже нечего: скоро придет домой Том, а вслед за ним — Моррис и Дик. В это время из-за угла дома вышли двое мужчин. Они подошли так тихо, что Салли заметила их, только когда они заслонили ей солнечный свет.
— Сержант сыскной полиции Кейн и агент Смэттери из Комиссии по борьбе с хищениями золота, — отрекомендовался Кейн. — Прошу прощенья, миссис Гауг, но у нас ордер на обыск в вашем доме.
Салли сразу же узнала их. Высокий, худощавый, с выцветшими холодными глазами — это Кейн; он недавно прибыл на прииски и грозился начисто покончить с хищениями золота; а грубый, коренастый, похожий на крысу — Смэттери, самый ненавистный из полицейских. Про Кейна говорили, что он «невредный малый»: и за крупными мошенниками охотится, не только за мелюзгой.
Он, например, предал широкой огласке то обстоятельство, что два хорошо известных в городе коммерсанта сбывают банкам золото, якобы найденное на их участках, однако данных о добыче в министерство не сообщают, причем и полиция и министерство смотрят на это сквозь пальцы. Кейн высказывал даже подозрение, что полиция подкуплена; ему лично предлагали взятку в 200 фунтов стерлингов, чтобы он прекратил дознание. Говорили, что Кейн в немилости у начальства, что оно недовольно его чрезмерным рвением. Его предупредили, что воздух на приисках может оказаться для него вредным, если он будет и дальше вести свои расследования в том же стиле. Поэтому последнее время он интересовался преимущественно утечкой золота с крупных рудников. Этим делом до него некоторое время ведал Смэттери. У того были соглядатаи на каждом горизонте под землей и на каждой фабрике на поверхности, при этом он слыл человеком, отлично спевшимся с крупными жуликами. Во всяком случае, Смэттери никогда ни в чем не мешал им. Зато многие из тех, кто так или иначе становился его жертвой, потом клялись, что Смэттери мог получить улики против них только от одного из агентов Большой Четверки, которая таким образом расправляется с неугодными ей лицами.
Когда Салли увидела сыщиков, все, что говорилось про них в городе, промелькнуло у нее в голове, и она решила мужественно встретить испытание, призвав на помощь хладнокровие и здравый смысл.
— Что!? — воскликнула она лишь бы что-нибудь сказать. — Обыск в моем доме? Да за все время, что я живу на приисках…
— Мы выполняем приказ, — грубо перебил ее Смэттери.
— Раз вам приказано — пожалуйста, делайте свое дело. — И Салли в сердцах снова уселась на свое место. Что ни говори, а ноги у нее подкашивались. — Сами посудите, сержант Кейн, я крайне удивлена. В моем доме никто не мог дать для этого повода. Я убеждена, что тут какая-то ошибка.
