чем главное зло нашей системы, и видят, что долго так продолжаться не может. Вы бы удивились, если бы узнали, как часто я слышу теперь: «Том Гауг был прав. Он дело говорил». И про Билла вспоминают: «У этого парня голова хорошо варила. Он нам правильно разъяснял, чего добиваются фашисты и как мы должны отстаивать свои права, чтобы никто не смел на них посягать».
— Они так говорят? — оживилась Салли. — Они, правда, так говорят, Динни?
— Провалиться мне на этом месте! — заверил ее Динни. — И думается, что мы тоже помогли посеять семена новой жизни, когда отстояли права старателей на россыпи или когда организовали большую стачку в защиту профсоюзов.
На мгновение перед взором Салли снова возникло видение: тяжелые темно-коричневые семена, одетые серебристым пухом, медленно падают с сухих колючих веток терновника и ложатся на голую, выжженную солнцем землю. Тихая радость, смутное предчувствие счастья, пронизала все ее существо.
— Я верю, что вы правы, Динни! — воскликнула она. — Семена, которые мы посеяли, взрастут и дадут плоды, даже если упадут на сухую, каменистую почву.
— Конечно, они взрастут, — довольно улыбнулся Динни. — А наше дело — позаботиться, чтобы все об этом помнили.
Они спустились вниз по склону холма и зашагали по каменистой, не раз уже хоженной дороге, твердо веря, что никому не удастся сломить ту силу, которая объединяла их и вела вперед.
«ПОБЕДУ ОДЕРЖИМ МЫ»
В нескольких строках, которыми Катарина Сусанна Причард предварила «Крылатые семена» — завершающий том трилогии о золотых приисках, четко обозначены хронологические границы повествования: 1936–1946. Десять лет, что были не менее, а гораздо более драматичными, чем легендарные «бурные девяностые» XIX века, — время действия первого из романов о семье Гаугов, Австралия еще не оправилась от жестокого экономического кризиса, и тысячи людей продолжали бедствовать. Телеграф приносил тревожные вести из европейских столиц — в мире пахло порохом, и прогрессивные силы страны сплачивались для отпора фашизму, угрожавшему народам войной и порабощением. А потом была война, вторая мировая. Обратим внимание на то, что повествование начисто утрачивает оттенок воспоминаний, который нет-нет да проявлялся в предшествующих частях, устанавливая дистанцию между прошлым и настоящим. «Крылатые семена», опубликованные в 1950-м, написаны в 1947– 1948 годах, и, следовательно, история и современность совместились. Свиток эпической прозы развернут до дней, только что прожитых героями и самой писательницей. И прожитых не как придется, а в гуще событий, в борьбе.
В 1930 — 1940-е годы К. С. Причард вместе с товарищами по партии, австралийскими коммунистами, самозабвенно отдавала свою энергию, организаторские способности, талант художника и публициста антифашистскому фронту. Она не питала никаких иллюзий относительно расистской, шовинистической идеологии, кровавого террора и военной агрессивности режима, выпестованного в Германии самой реакционной империалистической буржуазией. Когда в 1934 году австралийское правительство запретило въезд в страну известному писателю-антифашисту Эгону Эрвину Кишу, делегату антивоенного конгресса, то комитет, созданный в его защиту, поручил именно Причард встретиться с Кишем на борту корабля и быть его «телохранителем» — имелись сведения, что нежелательное лицо собираются похитить и переправить на немецкую канонерку, притаившуюся в тихих водах гавани, «точно серая акула». Эти дни оставили неизгладимую память: стихийный митинг на корабле и плывшие над водой звуки «Интернационала», катера, проносившиеся мимо нацистского судна, с которых молодежь кричала «Долой фашизм!», заполненный тысячами людей мельбурнский стадион, где выступали борцы за мир, факельное шествие в годовщину поджога рейхстага и знамена с призывами освободить Тельмана и других узников концлагерей…
У замечательного чилийского поэта Пабло Неруды есть сборник стихов «Испания в сердце» — наверное, нельзя в двух словах лучше выразить чувства людей разных стран и национальностей, что затаив дыхание следили за героической борьбой испанского народа за республику и поддерживали ее чем могли. Причард работала в Комитете помощи Испании в Перте. В здании муниципалитета была представлена ее агитационная пьеса «Женщины Испании» — весь сбор поступал в фонд пожертвований. «Каким должен быть наш ответ на фашистскую агрессию в Испании и позорную капитуляцию Чемберлена перед фашизмом?» В листовке «Преступление против испанского народа», написанной уже после мюнхенского сговора, Причард так отвечала на этот вопрос: «…Давайте отдадим все, что можем, — время, деньги, мощь наших голосов; включая голоса избирателей, чтобы помочь испанскому народу! Это наша судьба решается в Испании — судьба демократии!»
Борьба против фашизма, нараставшая в 30-е годы, была одновременно борьбой за предотвращение новой империалистической войны, планы которой вынашивались заправилами держав «оси», одержимыми идеей мирового господства, В ответ на адресованное ей лично послание Анри Барбюса и Ромена Роллана Причард приняла самое активное участие в организации движения против войны и фашизма в Австралии. В многочисленных выступлениях и статьях, в брошюре «Кому нужна война?» (1936) писательница разоблачала предательскую политику умиротворения агрессора, которую проводили лидеры капиталистического мира (и одобряли правящие круги Австралии), их нежелание кооперироваться с СССР, чтобы остановить коричневую чуму, их явное намерение использовать фашизм как дубинку против первого социалистического государства и рабочего класса. Эти идейные и политические бои Причард вела с неподдельной страстностью человека, сознающего всю меру опасности и долг писателя, делая все возможное, чтобы вывести благодушных или несведущих из «интеллектуальной летаргии», образумить наивных и эгоистичных, занятых поисками индивидуального убежища, пробудить в каждом ответственность за то, что касается всех. «Могут ли писатели и художники любой страны оставаться в стороне от острейших проблем? — говорила она в канун войны в одной из речей. — Могут ли они ответить отказом на предложение присоединиться к движениям, цель которых — обеспечить всем людям полноту жизни с ее красотой и радостью? Демократия ничего не стоит, если она не направлена на достижение этих целей; если она приемлет системы управления обществом, основанные на угнетении, эксплуатации и принесении в жертву народа в агрессивных войнах».
Когда 3 сентября 1939 года по радио сообщили, что Австралия, как и Великобритания, вступила в войну с Германией, Причард сидела за своим рабочим столом. «Мама! Ты слышала? Мы объявили войну Германии!» — крикнул ей сын. Во вздохе Катарины, вспоминает он, «была неизбежность страха, боли и страданий. Она отвернулась от окна, откуда открывался вид на прекрасный а своей естественности и покое уголок природы. «Да, милый», — сказала она, и глаза ее наполнились слезами».
Австралийцы сражались в Греции и на острове Крит, в Северной Африке и в джунглях Новой Гвинеи, в небе над Англией и в водах Кораллового моря, в Юго-Восточной Азии и на Ближнем Востоке. Наиболее значительной была их боевая роль в Средиземноморье, где австралийские дивизии находились с 1940 по 1945 год, на Новой Гвинее и других островах Тихого океана.
В годы войны австралийским коммунистам пришлось выдержать дополнительное испытание — натиск со стороны собственной буржуазии. Федеральное правительство во главе с Р. Мензисом, воспользовавшись введением чрезвычайного положения, обрушилось на КПА — в середине июня 1940 года она была объявлена вне закона. Начались полицейские налеты, обыски, аресты, изъятие запрещенной литературы. Не обошли и Причард. И хотя она предусмотрительно уложила в жестяной сундучок книги, брошюры и журналы и спрятала его в саду, у полицейских было весьма широкое представление о «недозволенном» — они унесли даже школьные тетради сына с записями по истории и томик стихов Шелли. Писательнице грозила тюрьма, ее письма вскрывали, ее запугивали. Западноавстралийский университет взял обратно свое приглашение прочитать курс лекций по австралийской литературе. Но Причард держалась твердо, добивалась
