По словам Динни, мало кто на приисках так свободно чувствовал себя в зарослях, как Барб Рейди. Он родился и вырос в этих краях и местность на сотни миль вокруг знал, как свою ладонь. Барб многое сделал, чтобы положить конец контрабандному вывозу сандалового дерева и его продаже по демпинговым ценам в Китае. Хищническая вырубка этой ценной породы грозила нанести большой ущерб казенным землям. Немало отваги проявил Барб и в борьбе с порубщиками, уничтожавшими зеленый пояс вокруг Калгурли, который сохранялся и оберегался, чтобы спасти местность от эрозии. Когда Калгурли и Боулдер тонули в клубах пыли, здесь стояла полнейшая тишина. Лесорубам выдавались разрешения только на валку и вывоз сухостоя, рубить же здоровые деревья позволялось лишь на специально отведенных участках в далеких районах. Но так как за австралийскую акацию и редкие породы эвкалиптовых деревьев платили большие деньги, порубщики старались перехитрить лесничего и вывезти награбленное ночью, глухими дорогами, обычно в ночь на воскресенье или понедельник, когда лесничий, по их расчетам, вряд ли станет совершать свой объезд.
Однако Барб работал, не считаясь со временем, если нужно, то и ночь напролет, лишь бы уследить, не валят ли молодняк в заповедниках. Бывало, вылезет из грузовика мили за две, за три до того места, где, по его предположениям, расположились нарушители, и крадется через заросли в войлочных туфлях, чтобы застать их врасплох. Сколько раз он при этом рисковал головой!
— Лихие попадаются среди них ребята, — заметил Динни. — Барб говорит, есть там одна компания югославов — так хуже не придумаешь! Почти все — горцы и даже со своими соплеменниками вечно на ножах. И взбесился же один из них — этакий верзила, настоящий головорез, хоть и старик, — когда Барб ночью явился к нему в лагерь и отобрал весь лес, который он со своими ребятами успел срубить. Барб наложил на поваленные деревья клеймо, и вся недолга. Старик как рявкнет своим дружкам — бейте, мол, его, а у Барба-то было ружье — в любую минуту мог открыть огонь, если понадобится. Только он решил не делать этого, можно же договориться по-хорошему. Ну, и договорились: лес он конфисковал, но от суда старика избавил.
— В другой раз какой-то даго метнул в него нож, Барб присел, и нож пролетел мимо, — напомнил Фриско.
— А Барб вам не рассказывал, как он поймал молодчиков, которые выжигали древесный уголь? — спросил Билл.
— Нет. — Зубы Пэт блеснули в ответной улыбке.
— Барб надвинул на глаза шляпу и ночью отправился к ним в лагерь. Место было глухое, далеко в лесу, и Барб знал, что идет на большой риск, потому что компания эта, вполне возможно, потихоньку занималась обогащением руды.
«А ну, ребята, чем вы тут занимаетесь?» — спросил он.
«А тебе какое дело?» — задиристо ответил один из них.
«Я — лесничий, — сказал Барб. — Вы не имеете права без разрешения выжигать древесный уголь».
«А, черт, только и всего?»
Надо было видеть, как у них повеселели лица, рассказывал потом Барб. Вся братва чуть не плясала от радости, они мигом купили у него разрешение, и он пошел себе дальше. Чем они там занимались — уж не его было дело, лишь бы не выжигали незаконно уголь.
— Мы вчера охотились за порубщиком, — с воодушевлением сообщила Пэт. — По дороге проехал грузовик со свежесрубленными деревьями, и мистер Рейди решил установить по направлению колеи место порубки. Вот мы и принялись колесить по зарослям, стараясь не потерять из виду след от колес грузовика, ну и, конечно, наткнулись на остатки лагеря и множество свежих пней эвкалиптового молодняка.
— Да, это было замечательно, — вставила Пэм. — Мы сделали привал, разожгли костер и сварили в котелке завтрак. Там когда-то был прииск Юбилейный, а теперь куда ни глянь, маргаритки белеют среди отвалов, эвкалипт стоит в полном цвету, а кругом развороченная красная земля.
— Потом мы отправились к Джиму Коксу, — продолжала Пэт. — Он рассказал нам, что представлял собой этот край, когда в долине, по пути в Гиндалби, останавливались караваны верблюдов — сотни по две голов — и на приисках работали три тысячи человек, а сейчас там ни души. Только его верблюд да верблюд его приятеля и ходят еще по этой дороге. А вокруг колышатся заросли, словно серое море. Мистер Рейди сказал нам, что эти старики — Джим Кокс с приятелем — живут там с незапамятных времен, милях в ста друг от друга, и больше никого вокруг.
— Я знаю Джима, — завладел разговором Динни. — Мы с Барбом ездили проведать его месяца два назад. Он по-прежнему любит бродить вокруг прииска. Говорит, опытный старатель никогда не уйдет с такого места, где был найден самородок в шестьдесят унций. «Раз нашел — значит тут и жила», — говорит Джим. Послушать его, так в тех местах еще немало золота. А вы заметили, как он огородился, какой частокол из сучьев и кольев поставил вокруг своей хибары. Что ни попадет под руку, то и тащит, а на калитку повесил два туземных талисмана. Настоящий бирюк, не любит, когда кочевники подходят близко. Одно время их много было в тех местах; вот тогда-то, лет тридцать назад, Джим и нашел в пещере, на горе, эти деревянные штуки. Они были раскрашены в белый и красный цвет. Один старик умолял Джима отдать их ему, но Джим считал, что они помогают ему держать кочевников на почтительном расстоянии, и ни за что не хотел с ними расставаться. Он всегда жил один, не пускал к себе даже своего приятеля Алека Кокберна. В свое время Кокберн был отчаянным волокитой, а сейчас забрался в эту глушь и живет в палатке неподалеку от Джима. Ему уже за семьдесят перевалило, а он возьми недавно да и купи себе велосипед с моторчиком: надо же, мол, когда-никогда съездить к Кэноуну, повидать девочек. И в первый же раз, как сел на него, налетел на дерево и сломал ногу.
«Где уж ему, бедняге, усидеть в седле, — сказал тогда Джим. — Он на заборе и то не усидит. С одной стороны влезет, а на другую свалится!»
Девушки рассмеялись, и Пэт сказала мягко:
— Он самый счастливый человек, какого мне приходилось видеть, этот мистер Кокс. Говорит, что угодно предложите — ни на какие блага мира не променяет свою жизнь в лесу.
— Правильно, — подтвердил Динни. — Он получает пенсию по старости, на жизнь ему хватает, а что еще человеку нужно? Захочется — пойдет, поищет золота. А когда кто-нибудь отправляется на разведку в его края или пострелять дичь, ему всегда приносят в подарок то большенога, то бутылочку пива. Джим любит тишину и покой, любит чувствовать, что он сам себе хозяин. В последний раз, когда я видел его, он сказал мне: «Где я жил, там и умру, Динни. Сорок семь дружков проводил я на тот свет, некоторых на своих руках до могилы нес, сам и рыл ее, сам и хоронил. Ну, а теперь мой друг окажет мне ту же услугу. Ничего мне больше не надо — только бы никуда не двигаться, чтобы, когда придет пора вытащить колышки, надо мной были небо и звезды».
— Пэм сделала с него набросок, — сказала Пэт. — Мы бы с радостью провели у старика весь день, но мистеру Рейди надо было взглянуть на молодняк милях в пятидесяти или в шестидесяти оттуда. И вот, когда уже начали спускаться сумерки, мы чуть не заблудились. Мистер Рейди говорит, что такого с ним еще никогда не было. Мы долго ходили по тропинке: то пойдем в одну сторону, то повернем обратно — никак мистер Рейди не может найти дорогу, до того разрослась акация с тех пор, как он был тут последний раз. Все кругом казалось таким серым и призрачным в сгущающейся темноте. Мы с Пэм были ужасно довольны: подумайте только, как интересно — по-настоящему заблудиться в зарослях! Но, конечно, мистер Рейди все же нашел то место, где надо было свернуть!
— А на обратном пути в Калгурли близ озера Гвин, — воскликнула Пэм, — нам попалась прелюбопытная котловина. Почва там глинистая, красная, и в лучах заходящего солнца она горела, как пламя, а за нею вдаль уходило красновато-коричневое поле морского укропа, и так пахло фиалками! И над всем этим вздымалась могучая грудь поросшей лесом горы — багряно-красной и сумрачной. Небо поблекло, стало оранжевым, потом палевым, лимонно-желтым, наконец, бледно-зеленым. И в нем загорелась первая вечерняя звезда.
Она остановилась, словно не в силах описать эту несравненную красоту.
— Изумительно, — вздохнула она. — Если бы я могла передать это в красках!
Девушкам не стоило большого труда уговорить Динни рассказать о былых временах. Потом Фриско притащил гитару и спел им — давно он не был таким веселым и обаятельным. Присутствие этих забавных девушек расшевелило его, подумала Салли. Они принесли с собой какой-то особый аромат молодости, их
