Когда Фриско ушел, Салли поспешила вместе с Динни предупредить Эйли. Они помогли ей сжечь целую кучу газет и брошюр. Некоторые книги Эйли отказалась уничтожить. Она тщательно их запаковала, и Динни взялся спрятать их в одном укромном местечке в зарослях. Салли заявила, что о книгах и газетах Билла позаботится сама.
— Пока я жива, они их не получат, — сказала она.
Но Динни все же уговорил ее отдать ему эти книги, чтобы он их тоже мог укрыть в своем тайнике.
Вскоре коммунистическая партия. Лига борьбы за мир и демократию и еще некоторые организации были объявлены вне закона. Держать у себя газеты или брошюры, изданные этими организациями, даже если они были опубликованы задолго до нового указа, считалось преступлением. Уже производились обыски, и людей бросали в тюрьмы, если сыскная полиция находила у них хотя бы одну из этих брошюр или старую газету.
У Эйли во время обыска не нашли ничего предосудительного — впрочем, только благодаря Наде. Едва был опубликован новый закон, как на другой же день, на рассвете, к Эйли явились с обыском, и тут она внезапно вспомнила, что на кухне под сиденьем ее стула лежат две старые газеты, которые она забыла уничтожить. Сыщики начали обыск с гостиной и спальни; они шарили по шкафам и комодам, рылись в белье, читали письма и не спускали с Эйли глаз. Ей оставалось только позвать Надю и попросить ее присмотреть за маленьким Томми, покормить его завтраком. Как можно быть такой беспечной! — корила себя Эйли. Она ни секунды не сомневалась в том, что полиция найдет эти газеты и ей придется отправиться в тюрьму.
Когда сыщики перешли на кухню, Надя и маленький Томми играли там на полу. Сыщики не преминули заглянуть под сиденье стула, но ничего там не обнаружили.
— Ты так часто суешь все под сиденье, мама, — спокойно сказала Надя, когда полиция ушла. — Вот я и подумала, что надо посмотреть — не забыла ли ты там чего-нибудь.
— Солнышко мое! — воскликнула Эйли, прижимая ее к себе. — Ты сожгла эти газеты?
— Разумеется, — невозмутимо отвечала Надя, делая вид, что ничего особенного не произошло, хотя глаза ее за круглыми стеклами очков сияли простодушной радостью.
Лал, которому приказано было оставаться у себя в комнате, прибежал на кухню, горя негодованием. Полицейские унесли его записки по истории — все материалы о восстании Уота Тайлера и о крестьянской войне, по которым он готовился к докладу в школе.
— Ничего, не огорчайся, — рассмеялась Эйли. — Они унесли папины книжки тоже — и Коран, и «Историю французской революции» Карлейля. Ну что ж, этим полицейским полезно узнать, что народ и в прежние времена умел бороться за свои права.
Динни был в бешенстве от новых репрессий. А Эйли по-прежнему считала своим долгом распространять среди населения листовки и брошюры, протестующие против ограничения гражданских свобод, клеймящие действия правительства, которые расчищают путь фашизму и подрывают обороноспособность страны. Эйли объяснила своим детям, почему она считает нужным распространять эти листовки, и попросила Салли присмотреть за ребятишками, если ее арестуют. Динни до глубокой ночи сопровождал ее, помогая распространять запрещенную литературу.
Когда Сэм Маллет, Тэсси Риган, Тупая Кирка, Эли Нанкэрроу и Дэлли собирались, как обычно, поболтать на веранде у миссис Гауг, Салли слышала, как Динни разносил новые законы и правительство. Она знала, что он высказывает такие же мысли и в кабачках и на улице — в разговорах с незнакомыми людьми. Немало мужчин и женщин было уже брошено в тюрьму за речи, далеко не столь крамольные, или за то, что у них была обнаружена какая-нибудь нелегальная листовка вроде тех, что Динни изо дня в день распространял среди рудокопов и их семей.
Динни часто повторял слова Мориса Блэкборна, депутата лейбористской партии, сказанные им в парламенте: «Эти указы издаются для того, чтобы задушить всякую критику действий правительства и его методов ведения войны… Теперь уже нельзя произнести ни слова неодобрения без того, чтобы вас тут же не обвинили, что вы сеете недовольство среди гражданского населения, подрываете его моральные устои и боевой дух».
— Иными словами, Блэкборн говорит, — гневно пояснял Динни, — что «при таких законах всякий, кто отваживается критиковать правительство, рискует головой».
— Берегись, Динни, тебя в конце концов упрячут за решетку, — предостерег его Дэлли.
— Лучше уж оказаться за решеткой, чем сидеть, воды в рот набрав, когда в стране творится такое безобразие, — отвечал Динни. — Разве мы не для того вступили в войну, чтобы разгромить фашизм? Разве Билл Гауг и Перт Моллой, два наших самых популярных коммуниста, не сражаются в первых рядах австралийского экспедиционного корпуса? Так на кой же черт эти указы? У нас хотят создать полицейское государство — вот чего у нас добиваются. Это гитлеровские штучки.
— Да, они уже до того обнаглели, что засадили в тюрьму такого дряхлого старика, как Джон Колмен, и только за то, что у него нашли какую-то старую газету, изданную бог весть когда, — задумчиво проговорил Сэм Маллет.
— Да и ордер-то на арест был выписан на сына, а в тюрьму на четыре месяца запрятали отца, — вмешалась в разговор Салли. — Я давно знаю стариков Колменов. Они вырастили и воспитали хороших детей, и другую такую порядочную, честную, дружную семью, пожалуй, не скоро сыщешь. Один из сыновей — коммунист. Подумать, до чего у нас дело дошло! Старика отца сажают в тюрьму только за то, что кому-то неугодны мысли его сына!
— Теперь уже стало преступлением сказать или написать что-нибудь хорошее о Советском Союзе, — пробормотал Тупая Кирка.
— Или «дать повод предположить», что ты недоволен новыми указами, — буркнул Динни.
— Черчилль заявил, — заметил Сэм Маллет, — что английское правительство отменило чрезвычайные законы, как «противные духу английского народа, его чувству чести и справедливости».
— Что верно, то верно, — подтвердил Динни. — В Англии правительство пошло на попятный. Теперь только «распространение ложных слухов с целью содействия врагу или подрыва обороны страны» наказуется там законом. А у нас форменный террор. Если кто-нибудь мешает нам успешно вести войну, так это само правительство. Чемберлену не удалось одурачить английский народ, как он ни старался, и господа мензисы и компания тоже, я думаю, не долго будут втирать нам очки.
Салли была возмущена и взволнована всем этим не меньше других, и все же ей хотелось, чтобы Динни, Эйли и еще кое-кто из товарищей перестали распространять запрещенные листовки и газеты.
— Лбом стену не прошибешь, — говорила она сварливо. — Толку от этого все равно не будет.
— Но это наш долг, мама, — убеждала ее Эйли. — Билл ждет от нас, что мы будем бороться. Когда творится такое зло и несправедливость, мало сидеть и возмущаться, нужно действовать, сопротивляться. Если бы с репрессиями не велась борьба, люди никогда ничего бы не достигли.
И все же ей не удалось убедить свекровь. Салли брюзжала и злилась на всех: на правительства союзных держав — за то, что их войска терпели поражения вследствие ошибок и непригодности своих руководителей; на Эйли с Динни — за то, что их отношение к войне так резко менялось… Она окончательно запуталась и не знала, что и думать.
Билл по-прежнему сражался в Северной Африке. В пустыне шли бои. Санитарный транспорт доставил а Австралию сотни раненых. Салли жалела, что не может стать медицинской сестрой, — она была слишком стара, чтобы поступить на курсы. Однако, не долго думая, она отправилась к большому и довольно ветхому бревенчатому, крытому гофрированным железом зданию, которое стояло в Калгурли с незапамятных времен, а сейчас служило военным госпиталем, и предложила свои услуги: мыть полы, выполнять любую работу, в какой может встретиться нужда.
Теперь два раза в неделю по утрам Салли терла и скребла полы в госпитале. Порой она, кроме того, помогала стряпать обед для воинских частей, проходивших через Калгурли и направлявшихся в военные лагеря на востоке или на побережье. И все же это не помогало ей заглушить в себе чувство беспокойства и неудовлетворенности. Все время у нее было ощущение, словно она увиливает от чего-то важного. Но она не могла разобраться в своих чувствах, пока Динни не сказал ей однажды не без некоторого раздражения:
— Нога у меня забастовала. Не смогу пойти ночью с Эйли. А пустить ее одну расклеивать листовки не
