черненький падал, падал и, наконец, весь ободранный, отступил. Сильный петух тоже отошел, видно, очень утомленный своей победой и, забыв о курице, стал что-то клевать. Черненький блудливый, побитый, оглядываясь на победителя, стал медленно подходить к курице, и она, заметив его, стала отходить, и так она вошла в избу, а он, побитый и непризнанный, остался дремать в дымчатых апрельских кустиках. Толстый же петух все клевал, клевал и напухал и все толстел.
11 Апреля. Живая летняя заря, и потом видели над лугами первый туман. Первое общее урчанье лягушек (не гомон), подобное ручью. Лес — березовая густая дымка, и уже через нее (через почки) плохо видно: как будто зеленеет, но это хвои просвечивают, на молодые березки легла зеленоватая дымка, на почках зеленые макушки. Гудят жуки.
Теперь бы только теплый большой дождь и сразу и <распустится> перед окнами зеленая береза. Это Апрель — золотой, лучший месяц весны. Скворцы сели на березу и чего-чего за вечер мне не насказали. Первые ежи. Танец мошек. Желтые цветы. Сморчки. Снеток и ерш пошли. Будущее: труба пастуха, скот появится, человек появится. Шалые зайцы, боясь плена воды, и днем сидят на зеленях. Первый туман при луне. Еще: вчера в березовом лесу — пахнет березовым соком, каждое дерево живое, полное сока, чуть случайно согну тоненькую ветку — и закаплет. Кряквы на вечерних лугах, звон перелета, как поезд, прошумели чирята. Первая луна над черной землей. Первая зарница в моем кусте против заката. Давно уже закопошились в муравьиной кочке.
Охотник и рыбак: смотрел бы, смотрел бы, да поймать хочется, слушал бы, слушал, да убить хочется. Поднялись земляничные листья. Первый туман при первой луне над темной землей, можжевельник стоял темным кипарисом и <еще лежал> вокруг белый снег.
12 Апреля. 3 ч. д. первый гром и дождь — тот крупно капельный дождь освящения берез — завтра все березы будут зелеными.
Перед сном спускаются <березовые> длинные плакучие тонкие ветви с золотыми сережками.
13 Апреля выгнали в поле стада, в лесу труба пастуха.
15 Апреля. Вчера был снег, вечером разъяснело, и хватил мороз. Когда весна остановится…
16 Апреля. Все ветер, холод, ночные морозы — остановилась весна.
Без даты. Большой — обвал-камень и гул, малый — треск, мелочь сыплется.
Дробление горы (прошлого) — жизнь: вся гора должна на песчинки рассыпаться, чтобы началась новая жизнь.
Человек есть душа мира — мука и радость этого разрушения и созидания и, если так, то он может живо чувствовать мир.
Можно, наблюдая природу, изобразить всего себя: например, что значит сознание «я маленький»: это есть дробление, частичная смерть (неудача).
Мой большой обвал и потом дробление, что-то точит, точит без конца, и тут иногда осветит — и живое создается.
Где же мост между разрушением и созиданием? рождение, сочетание, весна.
18 Апреля. «Биржевка» и Ближний Восток. Поведение редактора и моя глупость. Разговор с Г.: Дарданеллы — приятно, но Россия — старуха с деньгами в овсе. Русская революционная молодежь стала за порядок.
Цель великолепная: нужно плыть в Царьград [145]. На трамвае смотрел: солнце будет черным, если смотреть на него прямо, не по лучам.
19 Апреля. Вечер, проведенный с Шаляпиным [146] . Встречается девица, похожая на N. [147] и вспоминается вдруг отчетливо, что я хотел от нее, о чем мечтал: о старосветских помещиках [148], превратить ее в Мать, в Пульхерию Ивановну, и у нее основное желание превратиться; но мы уже были обломки прежнего мира и должны были дальше дробиться.
Верю, что существует мир, созданный (Богом), и человек его душа.
26 Апреля. Возвратился в Песочки вместо Персии. Мертвая неделя в Питере. Что в природе за это время?
На Егорья прилетели ласточки, сели на телеграфную проволоку и летают над озимью… Кукушка в лесу, а лес еще не одетый, не отзывается, немой: занят собой, одевается. Летают пчелы.
По-прежнему война с зимой, но уже многое, почти все, прочно установилось: труба пастуха по утрам и потом долго не расходящийся бабий клуб. Бросается в глаза зелень придорожная, изумрудная трава, окружающая каждую лужицу. Золото березы (сережки) и сень ее детских мотыльков-листиков.
28 Апреля. Всегда представлялось, будто я — несовершенное и обделенное существо, я не смею сказать свое, потому что где мне… Я представлял себе, что это существо тут между нами: Гёте, Шекспир, Толстой? даже не эти, а просто люди старшие, учителя, устроенные, семейные, деловые люди, люди труда и проч. А потом, когда живешь и к этим людям вплотную подходишь — они исчезают, и так ясно, что это существо совершенное и высшее, перед которым боишься, стыдишься, стесняешься — не в людях, а лишь почивает на людях.
При такой стесненности, как, например, говорить о Боге: у нас в России одни люди верят и молчат, а другие разговаривают о Боге.
Как иногда встречаешься на улицах с таким знакомым лицом и не знаешь, где и когда, не вспомнишь сразу, где когда познакомился, и потом лицо улыбается, приветствует, и все не знаешь, где и когда мы встречались…
Нужно себе представлять возраст человека не протяженностью лет, не изменением с катастрофами, как это кажется самому, а лучами близкими и далекими одного и того же данного в себе существа: годы — это лучи, яркие лучи или тусклые… Так были у меня лучи брака: я заключил брак — и вдруг открылись горизонты души человеческой, я принял в душу страданье, и показался человек.
В такую тихую зарю жизни, такую тихую, когда в ушах, как в июле тихой зарей стрекочут кузнечики, показываются законченные образы прошлого в людях: Маша [149], Дуничка, мать, Лидя, Любовь Александровна — обдумать жизнь каждого, и все они свяжутся.
Связывало братьев место и мать: мать, как фокус любимого места, умерла мать, и все исчезло (завещание — иллюзия матери, иллюзия наша, исчезла мать, исчезла связь, и перед кем же сдерживаться? так возникают споры о наследстве — последнее разложение, последняя иллюзия — домогательство наследства).
Чувство законченных образов — покойники.
Обратная вода из Ильменя: вода и расширение — земля — свое домашнее, а вода — весь свет и когда хочет.
Тишина в лесу такая, что в ушах стрекочут кузнечики. И тут бывает хорошо, если откуда-нибудь случайно ветерок дунет и качнет ветки березы, и начнется такой музыкальный говор: сегодня в лесу начался новый, неведомый зимой говор, язык деревьев (листья, ветер).
Еще новое: плеск в лужах, шум в зарослях — что-то громадное шарахнулось: так странно, так непонятно: утки, барсук, волк и вдруг — заржали — лошади! первые лошади в лесу! Звон бубенцов.
29 Апреля. От половины Апреля до 1-го Мая время золотых берез, потом светлой зелени…
Лещ пошел: как пахари на поле, выезжают рыбаки на воду, с той стороны, с другой, и вот там, где полоса возле церкви — выехал дьякон. Дьякон со всеми ладит, он ведет банк, учит детей, служит прекрасно, выпьет, сыграет, рыбки половит, уху сварит на берегу, и сыт, и богат, и со всеми ладит — круглый человек, его присные Лисин (Яков Макарыч — лодырь, ханжа) — с этим миром вступил в борьбу о. Николай. И еще тип: Шемякин, благодетель края, помещик, секретарь Победоносцева.
1 Мая — все прошлое было, чтобы создать такой день, лучше не может быть дня. Бог обходит зелень озими — зелень ржи, ласточки — чудесно, обходит леса — одетые березы, бор — вечером сквозь темные стволы заря, река — спящая — чудесно! И Бог почил… (Ему нечего тревожиться.)
Том сказок: весенние, летние, осенние, зимние. Летняя: «Бабья лужа», осенняя: «Птичье
