вообще научности, это ведь тоже что то вроде «беллетристической формы», только с другого конца, я говорю о простой беседе, какую мы ведем постоянно между собой в компаниях о жизни вокруг нас: это не наука, не художество, не беллетристика, а что-то само по себе и очень ценное, мотивом к чему бывает просто «отвести душу», и тут уж, конечно, одна мысль о беллетристике наполняет величайшей скукой… А ну ее к черту, «годится в роман», у меня этого добра и так хоть отбавляй, не проворотишь.
Я когда-нибудь непременно напишу свою поэму о лесе, а сейчас расскажу вам о лесной бабе, Степаниде. Сколько я ни думал о социализме, а все не могу уйти от деревенской бабы, и так решил про себя, пока социализм не признает бабу, я до тех пор не признаю социализма: нельзя же так жить, чтобы не родить, а если это самое главное, то значит и лесная баба самое главное, самый существенный факт и литературный в высшей степени. Просто пузо, прет вперед, но ничуть не укрывается, как даже у животных: там правильно сделано, на четырех ногах и, значит, вниз, а тут на двух и пузо вперед — вид безобразнейший. Так проходит Степанида через деревню с куском ладана, зажатого в ладони, раздобыла этот ладан от беса, сидящего в ее муже, бондаре. Иван Петрович ночью. Но случилось ночью во время сна рука Степаниды разжалась, ладан выпал и подкатился под Ивана Петровича. Он зажег спичку, посмотрел: ладан.
Андрюша сказал: «Дядя, вот это тебе надо как писателю знать». И прочитал из Горького, что писатель должен так писать, чтобы читатель увидел, какой он скот. «Так, — ответил я, — это хорошо, но мне кажется, еще будет лучше, если читатель скажет: 'не совсем же, значит, я скот' и после того бодро примется за работу». — «А ведь и это верно, — сказал Андрюша, — вот как удивительно, и так, и так, совсем другое; и все верно, почему это так». И мы стали с ним говорить о парадоксе.
Весь день до 3-х ч. в. бушевала снежная метель и ветер повертывался от юга к северу, а облака после полудня перестраивались на летние, в ? 4-го в. солнце открыто светило, минуя разбросанные по небу светлые громады кучевых облаков, и тут же, как только открылось небо, стало подмерзать.
Заря золотистая с плотно синей полосой, разорванной на месте заката. Сильно морозит. Ветер с.-з. довольно сильный.
Итак, эти дни ветер вертится с S. на N., достигнув предела на N-e, начинается антициклон, бывают сутки полной тишины и солнце, потом начинается циклон: с S. — SW. — и до W. Теперь, значит, мы накануне тишины, завтра, может быть, еще подует, а послезавтра — стихнет и опять. Новорожденный месяц.
В 9. 45 в. за озерцом было видно отчетливо северное сияние — бледный, зеленоватый, как от электричества, огромный во весь север сегмент с колыхающимися языками, иные из этих языков хватали до Уз расстояния горизонта от Полярной звезды. Все остальное небо было, как чернило, и на нем сидели, вылупились все звезды. Снег от мороза скрипел под ногой. В 11 в. сияние ослабело.
Читал вчера в «Новом Мире» мирские рассказы Микитова, тонкие, сделанные с большим мастерством, свободные от Ремизова и почему-то все-таки скучные. Я думаю, это происходит не от бледности сюжета, а от малой сцепки формы рассказа с самим собой, и это от несмелости, от личного укрывательства себя самого в красивых словах. Писать «просто» — это значит писать о себе, о своем близком. О чужом писать можно лишь в том случае, если его можно приблизить так, что это чужое стало бы так же, как и я сам («Любите ближнего, как самого себя. А кто мой ближний?». Секрет писательства и заключается в выборе самого ближнего. Все, конечно, при соответствующем таланте и мастерстве).
Я думаю, что не следует очень торопиться с изданием охотничьих рассказов, выждать, пока не сложится вся книга о движении земли, так что охотничьи рассказы в ней соберутся в фокусы, как лучи. Так вот Гусек был незаметен, а когда попал под линзу Курымушки — так увеличился в силе в сто раз.
Вскоре после восхода начинают сгущаться облака, все небо закрывается, и с переходящим от юга к западу ветром весь день летит влажный снег. На закате дохнул с севера ветерок, и оттуда чуть-чуть приподнялось тяжелое серое толстое и во все небо одеяло, казалось, невозможно, чтобы все поднять, но я и часу дома не просидел — все небо блестело звездами, двухдневный месяц сиял с дополняющей до круга зеленовато-пепельной частью освещенной землей. Полная тишина и самый легкий, приятный морозец.
В осиннике дрались зайцы, кричали похоже на кошек, на сов и птицу. Лисьи прыжки.
Лисичка до солнца пробиралась краем озера, трусцой, так близко к Гремячу, что Ярик поднял голову и стал всматриваться, но я дал ему, и он бросил. Десятка шагов не пройдет лисица и остановится, обернется, покопается.
Прочитать, что сказали людям астрономические трубы о Луне, все равно что узнать в анатомической комнате о кишках своей возлюбленной. Вероятно, потому и поэты молчат о настоящей Луне, как молчат о кишках Прекрасной Дамы: кишки у нее, как у всех, и тайны жизни, которую он видел с лица, там нет; так и на Луне нет жизни, мертвые кратеры и черное небо.
В ? 6 утра.
Вчерашний молодой снег — такие крупные кристаллы! — сверкает на солнце совершенно как будто это звезды с ночи остались на земле. Садится слегка иней. А о ветре я ошибся, это было последнее дыхание ночи, теперь все дымы поклонились северу. И с запада и с юга стали наплывать тончайшие прозрачные облака и, надо думать, скоро все станет, как вчера, сегодня, однако, мороз и ветер много слабее, мягче.
Описываются герои научных открытий, но путешествия с измерительными аппаратами — какие-то полюсы; но те, кто открывает нам лицо луны, солнца и звезд — разве их дело недостойно таких же описаний?
В ? 7-го. От севера на NO — будто белый пар из паровоза довольно быстро повалил, и образовалась через все небо дуга, и параллельно ей другая, третья (это ли «полярные ленты?»). На западе тревожная все выше и выше подымающаяся белая муть. Солнце, проходя через полярные ленты, создаст в общем тревогу: «ущемленность утра».
В 9 у. — ? 10 у. Солнце было окружено высокими барашками, которые скоро все разошлись в синеве. Солнце стало очень сильно жарить, а на западе синело, уже подходя к солнцу серым туманом. Из села на синем слышались крики петухов. Кажется, должен бы дождь пойти.
В 11 д. И уже подступили силы весны и солнца — вот-вот бы закрыть только, но вдруг все стало «яко дым» и рассеялось в полчаса до самого горизонта, солнце сияло победно, окруженное белыми коврами из нежнейших барашков, по горизонту плыли белые толстые кучевые облака. Началась жара в воздухе, плавится снег, обнажались кочки на болотах, рыжела и рыжела дорога. Но солнцу ничего бы не сделать без туч, потому что в небесном пространстве рядом с жаром мороз, рядом со светом тьма, а тепло, весну
