как лишенца разъяснили и уволили из членов Всерабиса. Вместе с этим, как не состоящий в союзе, он автоматически был уволен из кино. Скрипачу и пианисту предложили взять себе сотрудника из Москвы, но по сочувствию к Трубецкому, по любви к своему искусству они отказались играть с неизвестным московским музыкантом, и «трио» распалось.

Вот эта безумная уверенность, что всякого работника, со всякого места в любое время можно снять и заменить совершенно таким же со стороны качества труда, и разрушает всякое творчество жизни. Самое худшее, что тут не в логике дело, не в разуме, а в такой же, как в Бога вере в арифметическое правило: «от перемены мест производителей произведение не меняется». При этом еще замечательно, что если случай, подобный «трио», дойдет до сведения любого коммуниста, то всякий из них непременно скажет одно и то же слово: «головотяпство», так что зло, расстройство жизни с их точки зрения происходит не от их хорошей, прекрасной веры, а от остатков предрассудков самодержавия.

Молодежь всегда жестокая, беднота в массе всегда завистливая и злобная, даже и понятия не имея в арифметике, легко усваивает себе веру в формулу «от перемены мест» и, считая себя по невежеству лучшим производителем, становится на место тех опытных работников, под строгим руководством которых они бы только и могли работать.

Естественный путь самого творчества требует учителя, и потому тот из молодых, кто в силу своего таланта вступил на творческий путь, непременно теряет и веру в разрушительную формулу. В искусстве это все видно насквозь и уже понято и приняты суровые цензурные меры.

Сейчас склонны все понимать то, что я называю «верой», просто выгодой для сидящих у власти, но, конечно, это они следствия принимают за причину.

Надо на очередь: проследить со всей добросовестностью и уважением эту веру и добраться до первоисточников.

Первый материал: самодержавие породило бюрократию, революция разбила бюрократию и вместо чиновника и традиции поставила запрос на живую личность. Отсюда заградительные отряды для «волка в овечьей шкуре». С этой точки <зрения> наше время надо понимать как запрос на действительную, живую личность, могущую преодолеть все рогатки. Притом учтен опыт Бонапарта и многое другое.

<На полях> Вернадский — Биосфера.

Олеша — Зависть.

Сегодня мне стало до крайности ясно, что и необходимо, и могу я взять себя в руки как в отношении: 1) строгой экономии в расходовании своей рабочей силы, 2) так и в неуклонном внимании к своему домашнему хозяйству, 3) установлению личины для дураков и 4) предусмотрительной охране себя при независящих обстоятельствах, напр., головной боли, внезапных вторжениях всякого рода «врагов».

Меня остановила от решения такого одна мысль, что с чего-то начать надо совершенно материального, чувствительного, напр., бросить курить и, что раз я этого не могу, то и ничего не могу, и все только блажь.

Что же, в чем дело?

Хорошо, решаюсь. Вместо куренья буду стрелять: 10 руб. в месяц на куренье = 200 <1 нрзб.> патрон, т. е. в день 7 штук. Возня с патронами, их набивкой, стрельбой, уходом за винтовкой наполнит пустоту.

Начать с того, чтобы 1) истребить в доме все запасы папирос и табаку, 2) ни в коем случае дома не говорить об этом, пусть заметят сами, что не курит, 3) немедленно после истребления пойти пострелять из винтовки, потом идти в город за конфетками разными: ландрин, мятные лепешки. При работе так считать, что пока первая работа состоит в отучении себя от табаку и, если не будет писаться, немедленно выходить на воздух, бродить. Даю себе срок до 8 часов, ровно в 8 закуриваю последнюю и тем кончаю.

8 часов, все истреблено, даже коробочки египетские, привезенные Левой с Сахалина, полетели в сортир. Закурена последняя. Прощай, друг мой, табак, навсегда, подписан договор с самим Господом Богом! Благодарю тебя, табак, за школу смирения и милостивого отношения к человеческим слабостям, принимаю завет твой и оговариваю его в договоре с Господом никогда никого не учить своей личной моралью, словами без дел. Папироса кончается, втыкаю окурок в пепельницу. Конец! Ключ и Замок.

7 вечера. Скоро 12 часов пройдет с тех пор, как я бросил курить. На улице встретился доктор Кочерыгин, говорит, что раз он месяц не курил и думал, ломать будет, а ничего, дня через два и забыл. «Зачем же, — спрашиваю, — теперь курите?» — «А жизнь-то какая? — отвечает он, — я не пью, весь день работаю, чем мне побаловаться, а так без всего, как рабочая скотина, жить невозможно».

Правда, бросить гораздо легче, чем кажется. Но, конечно, вначале легкость объясняется некоторым подъемом, в сущности, постоянно о папиросе думаешь, и недостаток компенсируется сознанием чего-то необходимо нужного, чего достигаешь по собственной воле. Мало-помалу нравственная сторона отпадает, и во время работы будет прямо тянуть. Сегодня работать остерегаюсь, но беллетристика отлично читается.

От Полонского телеграмма о «Журавлиной родине»: «рукопись наборе». Посланный попросил папиросу. Я сказал: «Нету». — «Как, нету? — бросилась Павловна, — как ты мог все покурить». Я растерялся было, но успел справиться и потихоньку сказал: «Не дам, а то разболтается, так скорей уйдет». Чрезвычайно интересно, когда же она догадается, что я не курю. Постоянно жаловалась на табак, видела меня только с папиросой, и вот не курю, а она рядом со мной и не знает.

<На полях> Гиз: Март — 500 р.

«Жур. Родина» — 1000 р.

«Огонек» — 300 р.

«Звезда» — 200 р.

«Нива» — 100 р.

______________

2100 р.

Долги 1800 — налог

«Раб. газ.» 600

______________

2400 руб.

Итак, я в долгу: 300 руб.

С 20-го Апреля по 20 Мая:

Билет на 3-х 100 руб.

+ 100

______________

Весь месяц 300

Деньги

Налог 1800 руб.

Долг «Раб. газ.»: 600 руб.

________________________

2400 руб.

Взамен налога

15 Мая — 600–200 = 800

15 Июля — 600 — «Раб. газ.» 200 = 800

15 Июля — 600–200 = 800

Вы читаете Дневники 1928-1929
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату