ее на стойке, — раз! во весь карьер к ней в болото и закопалась в траве у нее под ногами. Кента, однако, и внимания не обратила на глупости Нерли, и по всем правилам подводки пошла медленно проверить место, где Нерль перед этим стояла. Поднялась утка и неподалеку села. А Нерль зашилась в траве. Я понял, что по утятам, и поскорее вызвал обеих собак на суходол.
Работа по гаршнепу. Замечательно вышло, что при большом количестве бекасов в Александровке и здесь тоже, в конце концов, и Ромка и Нерль были поставлены по гаршнепу, хотя и там и здесь во время месяца натаски их нашлось только по одному. Это объясняется, прежде всего, конечно, тем, что гаршнеп выдерживает стойку собаки и перемещается на короткое расстояние, так что если нашел одного гаршнепа, то все равно, что двадцать хороших бекасов нашел. Но я думаю, кроме того, что эти маленькие птички и душистей бекаса. Нужно было видеть, какие штуки разделывала Кента перед тем, как найти ей гаршнепа, казалось, она вела по глухарю. Он переместился в болото с высокой травой. Нерль его вначале найти не могла. Пустил Кенту. И вот неожиданно оказалось, что гаршнеп в осоке здорово бегает. По прежним наблюдениям, однако, он всегда залегал. Но вспоминаю, залегания его бывали на местах более или менее открытых, далеко заметишь — лежит! А в траве мы нашли его далеко от того места, где опустился. Раз пять или больше после напрасных поисков с храпением и фырканьем Нерли я обращался к помощи Кенты. Наконец, Нерль что-то поняла, схватила запах над травой, опустила голову в
По чернышам. У Кенты замечательно разработано преследование бегущей дичи, это у нее выходит захватывающе красиво и, главное, у нее это преследование тоже как бы стойка. Никогда ее не потеряешь в кустах по тетеревам, потому что она проходит ровно столько, сколько проходит птица. И, конечно, та бежит только урывками, например, через поляну между кочками до куста, а в кустах поджидает, прислушивается. В это время Кента стоит намертво. Возможно, что куст вышел неудобный, за ним, например, открывается довольно большая чистая елань. Черныш, обдумав положение, движется налево по можжевельникам. Тогда Кента медленно, не трогаясь с места, переводит нос налево, снижается до последней возможности и переползает к можжевельникам, обрезая вершину треугольника. Она не торопится, потому что ей нужно загнать черныша в такой куст, откуда ему можно только лететь. Вот тут она его настигает и подходит вплотную. Кончик носа ее бывает наведен прямо на кочку, в которой залег петух, а линия зрения глаза в это время бывает точно такая, как у охотника, когда он прицепливается: мушкой ей служит кончик собственного носа. В это время невозможно бывает ошибиться в том, что эта стойка последняя. Тогда я тихо отступаю, иногда делаю значительный обход в поиске такого места, откуда птица при взлете непременно будет заметна.
Я думаю, что у Кенты ее гениальная подводка к тетеревам в лесу пришла не от бекасов, а от серых куропаток, по которым она была поставлена. Только после куропаток она пошла по бекасам, и когда потом в том же поле она случайно встретилась в лесу с тетеревами, то сразу повела по ним, как старая опытная собака. Да, это вопрос, лучшая ли дичь бекас для первой натаски и правда ли говорят, что та собака, которая умеет подвести к бекасу, подводит и к тетереву. Вот Ромка, с которым было убито несколько сот бекасов и полсотни дупелей, как только, бывало, попадет в лесу на следы тетеревей, начинает по ним носиться, добивается прямого запаха от птицы, как от бекаса. Может быть, он скорей достигает цели, наверно скорей, учует и станет вплотную, пришьет. Но охотник за это время собаку потерял, мечется в поиске ее, с ужасом думая, что собака без его руководства при взлете помчится за птенцом.
Нерль поставлена по бекасу, притом по строгому, и не по следам бекасиным, а по ветру. Правда, она вначале до бекасов узнала тетеревей в болоте, но тогда она все делала как бы в полусне, тогда у нее еще не пробуждалась страсть, это пробуждение собаки произошло на бекасах, точно так же как Кента очнулась охотничьей собакой на куропатках. Да, вот это именно: собака вдруг как бы очнется после сна…
Вот я и боюсь и не знаю, как теперь мне сделать, чтобы сообщить ей особую лесную вежливость при подводке к тетеревам. Пока что буду морить ее на поводке за Кентой с одергиванием, с подхлестыванием, когда будет сильно натягивать. Сегодня я делаю этот опыт в Федорцовских кустах. На опушке Кента начинает работать по чернышу. Пока я привязываю Нерль и подхожу, она проползает через куст, мы за ней, ее там нет. Нерль тащит по следу. Я за ней. Кенты там нет, а Нерль все тащит. Вдруг бросает след и на другой, а там дальше беспорядочно сует нос туда и сюда. Так мы потеряли Кенту. Я делаю с Нерлью круг, чтобы натолкнуться на свежий след. Но следов, по-видимому, очень много, Нерль бесится, я ее осаживаю. А если пустить, она будет носиться козой в поиске ветра, как по бекасу. Вдруг с опушки срывается черныш линялый, без хвоста, какой-то голодранец и улетает через поле в болотный лес. Через некоторое время в кустах показывается березовая рубашка Кенты, медленно перепадающей с лапки на лапку. Она повернула сюда, к месту взлетевшего черныша нос и смутилась, повернула в ту сторону, куда шла, подумала, и еще раз сюда. Она решила: «Очень возможно, что и тут черныш, но он другой, а тот настоящий». И повела по своему. Я направил вслед ее Нерль на поводке. Мы все трое ползем. Кента делает недоуменную стойку. Вылетает старый бекас из-под носа. Она посмотрела на него, подумала: «Нет, не то!» и повела дальше и в крайних кустах пришила своего черныша. Бог знает что, он шел по воде! На этом маленьком болотце мы нашли еще и третьего черныша. Для Нерли был блестящий урок, но я не очень верю в большую пользу урока на поводке. Конечно, это залегает в собаку основным капиталом, но только при полной свободе в рискованный миг появляется необходимое самоопределение. Я это проделаю так еще раз десять и в одиннадцатый привяжу Кенту и пущу Нерль. Меня только смущает обычное правило натаскивать собаку сначала в болоте, — не погублю ли я ее роскошный, свободный поиск по ветру в болоте, а с другой стороны, развивая этот поиск, не закрою ли для собаки возможность следующего осторожного поиска в лесу?
Что бы там ни было в будущем, но сегодняшний урок был блестящим. С пригорка долго за нами следило скученное стадо коров и лошадей. Мало-помалу они нас забыли, но только одна рыжая лошадь, пока не ушли, вытянув шею, повертывалась к нам, ее тонкая шея, вытянутая над стадом, была похожа на высокую мушку винтовки при очень далеком прицеле.
В полусне я потом думал об этой невесте как о математической отрицательной величине, от помножения которой на мою величину получается жизненная положительная величина. Вспоминая математику, я представил себя самого плюсом, а ее минусом, потом себя минусом, ее плюсом, но плюс на минус и минус на плюс давал минус. Откуда же бралась величина положительная, напр., мои детские рассказы, наконец, мои дети, такие хорошие. Вот как забыл я математику, что только совершенно проснувшись, вспомнил, — минус на минус дает плюс, значит, и она минус, и я минус, мы отрицаем друг друга и даем плюс.
(Помимо значения «невесты» в творческом процессе надо обратить внимание на то, что она всегда в «хорошем обществе», которое и ненавистно мне и тянет к себе. Припомнить Пушкина и особенно Лермонтова, которые тоже ненавидели «хорошее общество» и роковым образом к нему тяготели.)
