Дневники 1930-1931

Теперь не паутина выдавала ловушку, а паук: когда роса сошла, начался лов, иные пауки вышли хватать добычу, иные строили сети, иные чинили повреждения. Я выбрал себе одного паука средней величины на второй вырубке…, ловушка его была между маленькой елкой и сосной, совсем по соседству с этим работал другой хозяин. Мой паук ставил круги на лучи. Можно было заметить, что лучи <2 нрзб.> делались из более тонкого материала, а кольца из толстого; вот почему при росе кажется иногда, что внутри сетки пустота: это потому, что тонкая сеть невидима. В лупу я смотрел за работой на очень близком расстоянии. Паук работал двумя длинными ногами, одной протягивал ту паутину, к которой должна быть приставлена новая, другой подхватывал выпускаемую паутину и притютюкивал. Вот именно в этом отчетливом броске, прицепляющем новую паутину к старой, и было что-то в высшей степени артистическое и в то же время жуткое: до того было похоже на человеческую работу, что вопрос о первенстве на земле человека, существа, делающего орудия, стал снова во всей напряженности: ведь только и есть все отличие, что человек ухитрился делать орудия; паук весь сам в себе: материал делает из своей задницы, орудия — ноги, пузырь с материалом — собственное брюхо; вполне независимое существо; человек…

Я хотел сфотографировать паука за работой, но при установке штатива, задел какую-то нить, и паук мгновенно бросил работу и ускакал на телеф. станцию под еловую лапку. Но я не знаю, от страха ли он убежал, или, может быть, убрался, чтобы не пугать добычу, которая, как ему показалось, тронула нить?

С другой стороны елки, оказалось, работал другой хозяин, поменьше. Он тоже чинил свою сеть. К сожалению, не было у меня часов, но я так прикинул приблизительно и думаю, что в час-два паук может сплести изрядное зеркало своей ловушки. Вернувшись к наблюдению над первым пауком, я увидел там, в центре ловушки, что-то большое и большую возню. Это попалась большая серая муха с зеленой головой, «дурная муха», как ее называют, потому что после укуса ее появляется опухоль. Паук с неимоверной быстротой опутывал ее паутиной и, сделав из нее совершенно неподвижную мумию, схватил и очень быстро и ловко унес на телеф. станцию под лапку ели. Там он стал по своей паучьей манере высасывать из нее жизнь… Минут 15 не более он наслаждался и потом спустился и принялся заделывать дыры, сделанные попавшейся мухой. Работа его была ритмически-мерная, четкая. Наслаждение смотреть на такую отличную работу было так велико, что совершенно забылись те навязанные представления антропоморфизма^{137}, перенесенные на паука-«кровопийцу». «Что же, — думалось, — дурная-то муха с зеленой головой разве лучше паука? а брюхо паука, перенесенное с кулака, ведь вовсе же не брюхо, а магазин жидкости для паутины». Восхищение отличным трудом перенесло меня в Германию, и я подумал, что вот немцы тоже только по одному тому, что умеют отлично работать, гораздо ближе к социализму (который есть осуществление творческого труда), чем мы, — социалисты на словах. Восхитительны были часы моей работы на вырубке. Между прочим, по соседству со мной работал дятел на сухом дереве — какая у него сильная шея! Желна, эта черная птица с огненной головой, то трещала, то жалобно пищала. Канюк все время ныл. Сойка драла горло. А журавли на пойме, те сами собой: там большая особенная жизнь.

1 Сентября. Солнце взошло опять совсем чисто и опять обильная роса и жаркий день. Хорошо! Только мухи явились в огромном количестве и, что совсем удивительно, комар, который обыкновенно уже после Ильина дня пропадает. И не щуплый комар, а во всей своей силе. Такое наблюдал первый раз в жизни. Утром снимал пауков, потом пробовал охотиться, но опоздал: очень жарко было. На осине в Селкове (в 10 у.) застал глухаря, он, вероятно, с вечера сюда прилетел и задержался. Надо бы попробовать там вечером у этой осины посидеть.

Сегодня при снимании работы пауков я думал о страшном вреде, который приносит нам, так сказать, дачный антропоморфизм и анимизм. Самое легкомысленное усмотрение человеческих свойств в животном создает ходовую легенду, которая определяет на сотни лет неверное понимание жизни животного. К этому присоединяется миф, и вот осел животное, возможно, очень умное и прекрасное, навсегда «осел». Точно так же и наш пра-охотник и пра-ткач паук подвергся такой же обидной дачной антропоморфизации и сделался «пауком»-кровопийцей и кулаком. На самом деле его кровопийство много меньше, чем, например, полезной и прекрасной ласточки, а то, что мы видим, как брюхо, есть магазин его материалов для плетения сетей. Этот магазин у него украшен рисунком, очень похожим как это делают выжиганием на дереве.

Сильная была сегодня роса, и сети пауков от нее стали тяжелыми: не только цветы и тростинки, притянутые к паучиному строительству, гнулись от нависших на них гамаков, но даже и верхушки можжевельников.

Наблюдал телеф. станцию (гнездо) паука просто в листе, который держался в воздухе исключительными паутинами.

Еще видел гнездо в живом скорченном листе, на обратной стороне которого было вздутие величиной в брусничнику и внутри брусничинки личинки (пауков?)

Еще очень красива была сухая береза, превращенная как бы в город охотников-пауков. Я пробовал ее снимать, но солнце давало ореол, а отклониться нельзя было, потому что сети делались неосвещенными.

Еще видел, как один паук, несмотря на росу, принялся доделывать начатую сеть и устроил ее всего не более как в ? часа. На моих глазах он поймал карамору, муху, а мошкары попадалось такое множество, что он ее и не брал и, наверно, не рад был ей, потому что каждая немного надрывала сеть.

На сыром лугу было особенно много паучиной работы.

Паук — это артист труда, но он, конечно, и не думает о красоте, это солнце и роса почему-то согласились украсить его дело. А скорей всего и солнце и роса тоже не думали о красоте, да… все работают и никто не думает о красоте, но кто работает лучше всех возбуждает радость в человеке-художнике и это сорадование, похожее как бы на узнавание себя самого, как члена творческой огромной родственной среды, — вот отсюда является начало того великого сорадования жизнетворчеству, которое мы называем искусством.

Говорят, что человек определяется, как животное, делающее орудия. Но сеть паука ведь есть орудие, ничем не уступающее человеческим сетям.

Рыболов. — охот, сеть, вероятно, в ткачестве является началом, а ситец (мануфактура) — концом.

Мануфактура — избранное производство. Солнце и роса украшают сеть паука и сеть рыболова очень красива. Ситцевая набойка из цветов…

2 Сентября. Ночевали в сарае, и оказалось, в сене же, только наверху ночевал и Серега. До того я увлекся охотой с камерой, что сплю и все жду, поскорее бы опять светозарное утро. Раз приснилось мне, будто люди додумались использовать на что-то паутину и стали освещать леса прожекторами, чтобы пауки это принимали за утро и работали… Оказалось, сон мой происходил от молнии, которая освещала через щели сарай. И когда в полумраке послышался голос Домны Ивановны: «Серега, вставай молотить», я спросил: «А разве погода хорошая? — Ничего, — ответила Д. И., — пока хорошо».

<На полях:> Те самые черные шишечки на ольхе, которые держатся всю зиму и даже весной, теперь сидят на ольхе зеленые, сочные.

Выйдя из сарая, я увидел на небе борьбу света с темными облаками, но впечатление оставалось такое, что солнце победит. А роса уже была и сильная. Утро определилось серым, роса же обильная — это редко, и я обрадовался: поснимаю сети в серое утро, солнце не будет опалять ореолами. Когда же я прошел на вчерашнее место, там не только новых сетей не было, но и старые куда-то исчезли. Предполагаю, что сети за сутки просто истрепываются, ведь одной мошкары сколько попадается и каждая мошкаринка дерет. И вероятно паук готовит сети в предрассветный час. Вероятно, те немногие пауки, которых я видел за работой утром, какие-нибудь запоздалые, тем более, что заставал я конец работы. И вот, вероятно, в предрассветный час сегодня пауки уже знали, что предстоит ненастье, и не работали. А Домна Ивановна, даже когда уже рассвело, не могла ничего понять и отправила сына возить снопы. Пауки, оказалось, лучше человека знают: сегодня был проливной дождь.