Дневники 1930-1931

нашлись, вот ты и Бога вспомнила…»

Спор делегатки со столяром был неравный, каждое слово столяра резонировало на сердцах в вагоне. Потому делегатка боялась и повторяла только: «Ты все говоришь о неквалифицированных». Столяр говорил из себя самого, какую неправду он лично переживает, как трудящийся: «оттого и нет ничего». И возражать ему реально репликой было нельзя. Надо было исходить из общих, идеально-гражданских надежд на будущее. А тут среди «кулаков» этим не возьмешь. Она попробовала, было, когда сказали: раньше было всего много. «Много было, да мы мясо не ели». Как не ели: свинина была 7 к. фунт. — Бекон 7 к., а мы не ели. — Врешь!.. и т. п.»

Смычка моя не удалась. Она была как прежде городская барыня среди мужиков: на разных языках; ему то надо все самому, ей дают жалованье, паек, зарплату, она может быть идеалисткой, у него реальная проверка.

1931

1 Января. Вчера вечером явился Лева со своей Светланой. Мы встретили их сдержанно, и встреча Нового Года вышла немного натянутой. Сегодня отношения стали налаживаться, к тому же Лева съездил утром в Москву и, наконец, привез желанную Лейку с тремя объективами. Ведь даже ремень от футляра, тот самый ремень, который сделан из русской кожи, — чуть к нему дотронешься и чувствуешь по мягкости культурно выделанной кожи, что непременно в состав рабочих ценностей, создавших этот ремень, входит и заповедь далеких от нас поколений: чти отца и матерь твою^{209}. И, конечно уж, ремень этот сделан на большой современной фабрике, но рабочий, который сидел над ним, потомок ремесленников таких же, как наши кустари, и когда до его быта дошла разрушающая ремесленный быт сила крупной индустрии, то <2 нрзб.> рабочий унаследовал от отцов любовь к труду ремесленника, способность ремесленника все условия принимать близко к сердцу, отчего в крупной промышленности, ему чужой, он работает не совсем как чужой.

Америку начинали тоже не безродные люди.

Итак, вопрос: семья или колхоз.

2 Января. Молодые поехали к теще, Саре Абрамовне. Осадок в душе остался неважный: Лева, этот вчерашний женофоб и мужественный путешественник, при матери сажает ее на колени, пощипывает, потягивает — отвратительно! Физической распущенности медового месяца вполне соответствует и умственная, напр., он высказывал желание поступить в Геолог, институт, чтобы с ней не расставаться, и т. п. глупости. Я направил ее и его к обычным их занятиям, но не ручаюсь, что они, сделав послушную мину, не убегут на Сандвичевы острова.

Учился снимать теле. Сразу же вышло хорошо.

3 <Января>. Мороз с ветром, — это характерно для нынешней зимы. А солнце… Но снимать невозможно.

Смотрел музей Краеведения. Неплохо. Заведующий рассказывал об антирелигиознике Гамзе: как он сговорился с попом объездить всю страну с диспутами, поп за Бога, Гамза против, а денежки пополам.

Были Кожевниковы, и там мы решили, что Великороссия с ее русским языком — дело культуры, а не политики, так же как и семья, и что бояться за это нечего.

Потом приходила жена Каманина, настоящая женщина в противовес щуплой Светлане. И тот вопрос, который поставила мать Светланы (женщина — родильный аппарат), свелся к здоровью физическому и душевному…

Евреи — это вырождающийся народец, разлагающийся на бесстыдно-серых практиков жизни и мечтателей…

4 Января. Много всего говорится между нами, и большую часть сказанного мы ни за что считаем, но если завести канцелярию с секретарем и машинистками, то довольно двух простых болтунов, чтобы канцелярии было дела по горло и… зависит оттого, как смотреть — важного дела. (Хорошо сказать на суде, или в ГПУ на допросе).

6 Января. «Злая метель» — это значит сильный ветер в мороз, когда в -10° мороз хуже, чем тихий мороз в 50°. Теперь у нас продолжается эта злая метель. Лева со своей Светланой прибавили в наш общий холодец еще несколько ведер тоски. Правда, ведь не железные же мы: столько всего!

7 Января. Рождество. Ночью ходил с Павловной в хлев проверять, не телится ли корова. У коровы очень тепло, вся стоит потная, сама собой топит. Н. И. Савин говорил, что в Смол, губ., там, где вырубили леса и топлива нет совершенно, крестьяне корову держат в избе и так согреваются.

Этот хлев — все, что пришло от Рождества. Лева, напр., возможно даже со своей Светланой в Москве и не помнят, что у нас здесь Рождество.

Как быт все-таки живуч! Вот Лева увидал девицу и тут же в день-два стал ее мужем, потом прямо привел ее к матери как жену. И вот, когда за обедом выяснилось, что они даже не расписывались^{210}, то стало еще обиднее. Между тем сам-то я…^{211} И вообще может ли прибавить что-нибудь «запись». В чем же тут дело? Кроме негодяев, конечно, все, сходясь с девицей «по любви», чувствуют себя в сфере большого естественного права (сама же мать природа благословляет!), и если на пути стоит стесняющий быт, то долой его! Так что устремление к естественному порядку очевидно свойство не одной французской революции…

Так с одним сыном.

Но вот Петя, который до женитьбы два года ухаживал, потом было пари с семьей и, наконец, явилось приданое, т. е., Зоины вещи, которые скоро смешались с нашими так, что граница между ними исчезла. И вот теперь часто я через эти вещи вспоминаю истинно по-родственному хорошо Зою, совершенно своя. Мало того! родители Зои совершенно же чужие мне (полицейский пристав!) и то через Зою в родстве становятся, т. е., я чувствую внутри себя как бы некий долг в отношении к ним, вернее сказать, что старики эти — не пустое место в моей жизни, просто <1 нрзб.>, как в воздух туда не ткнешь. Так что через вещи кое-что передалось, нет! оформилось чувство родства.

Так вышло — через одного сына получил родство с полицейским, через другого с евреями. Написать роман — скажут, придуман.

8 Января. Вчера было тепло, но весь день мело: ни зги. Сегодня в предрассветный час южный ветерок, легкий, как дыхание, баловался с дымом соседа. Вероятно, опять понесет.

Решил Леву командировать в Ленгиз. Денежные дела видимо скоро наладим. А тоска грызет неустанно, просто замираю в тоске. Лева сильно прибавил своей «женитьбой». Между тем положительно он хотел нас осчастливить. Его «инфантильность», по-видимому, начинает переходить в простое легкомыслие.

Вычитал у Фабра, что он делает свои метеорологические наблюдения, избегая инструментов. Фабр, видимо, не даром смотрел всю жизнь на жуков и ос, от них он, видимо, получил бережное отношение к инстинкту: действительно, зачем термометр, если для своих опытов достаточно узнавать холод и тепло «по