– Без понятия! – Трофимов попытался уползти обратно, но смуглый сын знойного юга застучал по ботинку с энергичностью швейной машинки:
– Э-э, зэмлак, ты там эздишь, точно эздишь! Шэстэсат чэтвэртый сказали!
– Не знаю… – засомневался Трофимов, – Какая, говоришь?
– Ора Джани, Кидзе! Два часа эж-жу!
– Какая?
– Ай, зэмлак, Ора Джани…
– Постой… Орджоникидзе, что ли? Так остановку назад была!
– Ай, зачэм не гаварил?! Два часа эж-жу! – Южанин театрально вскинул руки и зашагал вдоль тротуара.
Выждав еще немного, Саша вылез из-под машины и заглянул в окно салона. Кажется, все разбрелись.
– Ох, накатают сегодня на меня жалобу! – вслух подумал Трофимов. – А может, и нет. По Новоизмайловскому проспекту еще один автобус ходит, да и троллейбус тоже, пассажиров разберут. А на кольцо, к платформе, в такое время никто не ездит.
Он вернулся за руль, вытер руки, погасил свет в салоне. Рядом, противно визгнув тормозами, остановилась двести тридцать пятая ГМ»Пешка» – то бишь «Икарус» с гидромеханической коробкой передач – передняя дверь, опять же с визгом, распахнулась: Антошка с шестьдесят третьего маршрута.
– Что у тебя? – крикнул Антон.
– Подушка гавкнулась!
– Как?
– Как-как, еду, вдруг – бабах! Бум-бум-бум… Как они еще накрываются?
– Понятно. «Возвратом» пойдешь?
– Не-е, я теперь тут жить буду! Места хорошие, воздух свежий. Ночью костерок разведу, прохожего отловлю, на вертеле зажарю. Романтика!
– Понял, оставь чуток жаркого, утром подъеду, пикник устроим!
– Заметано!
– Ну, до завтра!
– Пока! – Саша закрыл форточку и еще раз протер руки тряпкой. Антону хорошо трепаться, он через час машину на БАМ поставит и домой, баиньки. А ему с автобусом корячиться.
Теоретически, сейчас Трофимову следовало звонить в парк и брать «возврат» по технеисправности. Но тогда за последний круг с него снимут премию за регулярность движения. Десять рублей – бутылка пива пропадет. Саша считал, что допускать этого не стоит. Он в третий раз тщательно протер руки – а то ведь потом сам постоянно об руль пачкаться будешь – воткнул вторую передачу и, высоко подскакивая в кресле от каждой кочки, медленно заковылял на станцию.
Когда премудрые венгры ставили на автобус воздушную подвеску, то это было гениально: чуть выше давление – автобус поднялся, чуть ниже – осел. Всегда одинаковое расстояние от ступенек до земли, всегда ровно стоящая машина, причем независимо от загрузки. Это было прекрасно. Теоретически. И для теоретических дорог. А на натуральных российских кочках мост гуляет туда-сюда, кузов прыгает, как испуганный заяц и подушки отзывчиво выдергиваются со своих гнезд. Вот потому-то везде, где нормальные машины скачут по ямам, словно кузнечики после получки, «Икарусы» медленно переваливаются, подобно гусыне перед родами. И все равно выдергивают подушки. Нет, «Икарус» машина хорошая. Даже очень хорошая! Но – местами.
На кольцо Трофимов приковылял примерно в то время, когда и полагалось. Правда, полагалось вернуться от платформы «Воздухоплавательный парк», а не с проспекта Гагарина, но зачем придираться к пустякам? Диспетчер сонно черканула в путевке пару слов, расписалась, и, зевнув, помахала ручкой: «До завтра!» Что и требовалось. Теперь Трофимов мог ехать в парк с сознанием честно выполненного долга. Увы, осознание конца трудового дня скорости Пешке не прибавило, и в парк она приковыляла не в двадцать три сорок две, а в полпервого.
Заявку на ремонт Саша давать не стал – кто ее ночью выполнять станет? Просто загнал свою красотку на яму, скинул рычаг в нижнее положение, выправил по месту крепления нижний край подушки и руками прикрыл щель между резинкой и ее площадкой.
Обнаружив, что рычаг упал вниз, наивный венгерский кран уровня пола решил, будто в салон ввалилась толпа народу и стал трудолюбиво загонять в подушку воздух. Резинку раздуло, расперло во все стороны, придавило к площадке – бабах! – и она встала на место. Это был фарт, такое не всегда получается. Минут за двадцать Саша отмыл руки, – и почему в машинах все всегда такое грязное? – а потом погнал Пешку на БАМ, как в просторечье обзывали открытую стоянку.
Часы натикали час тридцать три. Приткнув машину в ряд, Саша лихорадочно скрутил зеркала – а то ведь и ноги могут вырасти – запер их в кабине, (час тридцать шесть) добежал до будки охраны, крикнул в дверь:
– Двести тридцать восьмую сдал Трофимов! – бросился в медкабинет (час тридцать девять) – Девочки, я трезвый, штамп, развозка…
– Беги, поставим.
Трофимов кинул путевку на стол, метнулся на улицу и увидел красные габаритные огни уходящей развозки. Час сорок. Ровно через четыре часа ему вставать на работу.
– Не грусти, Шурик, – сказал он сам себе, – за полчаса дойдешь. Если бы ты жил в Веселом поселке, положеньице было бы намного хуже.
Саша натянул шапку на уши, застегнул молнию куртки до самого горла, надел перчатки и тронулся в
