Сегодня первым успел я. Правда, стоило только переодеться и наложить ключ на рессорный палец – по полу застучали каблуки. Подкованные. Значит, завхоз.
– Игорь, ты где? – он пробежался вокруг автобуса, едва не наступив мне на ноги. – Куда ты пропал?
– Здесь я!
– Вылезай скорей, посуду надо везти! – ботинки замельтешили на месте. Похоже, завхоз хотел наклониться и заглянуть под машину. С его-то брюшком? Наивный.
– Какую посуду, Терентий Палыч?! – на всякий случай я потер руку о грязь под брызговиком и мазнул ею по щеке. – Неделю же назад разговор был! Втулки рессорные менять пора!
– Игорек, ну надо очень! – плаксиво потребовал он.
– Рессоры уже отвинчены, Терентий Палыч. На чем ехать? Минут десять назад зашли б, и разговоров бы не было.
– От черт! – он обошел «Латвию» с другой стороны и снова заканючил. – Игорек, ну мы тихонечко…
– Куда тихонечко? На кладбище?
– Вот черт! – он присел, но увидеть меня все равно не смог. – Ты до завтра хоть сделаешь?
– Безусловно. Но сегодня – никак.
– Вот черт! – он с кряхтением встал. – Значит, завтра, с утра?
– Буду готов, зуб даю!
Завхоз еще раз чертыхнулся и вышел. Первая атака отбита. Я прижал ключ к лонжерону и попытался открутить гайку рессорного пальца. Почти сразу заныло раненое плечо. Резьба, как назло, прикипела, приржавела, пригнила и не желала трогаться с места. Хоть ты сдохни!
– Может, молоток дать? – послышался вкрадчивый, заботливый голос. От неожиданности я дернулся и больно треснулся головой о задний мост.
– Ох, разорви меня шайтан! Что ты подкрадываешься все время, как удав к кролику?!
– Не хочу напрасно беспокоить. – Гриша похлопал рукой по крылу, отчего в глаза рухнуло примерно пять кило пыли, и переспросил. – Так дать молоток?
– Давай.
Сунув мне молоток, Гриша забрался в автобус, что-то поискал, потом уселся. Послышался характерный треск откручиваемой винтовой пробки. Бульканье.
Стакан искал, паршивец.
Обижаться на наглость Гриши Капелевича смысла не имело – он просто не имел ни малейшего понятия о правилах приличия. Гриша готов был снять с себя для друга последнюю рубаху, приходил на помощь по первой же просьбе (а порой, увы, и без оной), он всегда был искренним, добродушным, отзывчивым. Но никак не понимал, зачем что-то спрашивать у знакомых, если можно взять и так? Разве приятель может ему отказать? Моральные принципы находились выше его понимания… Или ниже.
Главной Гришиной слабостью и достоинством одновременно была его любовь к философским спорам. После первого же стакана он с огромным удовольствием, вдумчиво и аргументировано начинал доказывать свою правоту по любой теме, предложенной собеседником, но с прямо противоположной точки зрения. Именно с противоположной точки зрения, а не со своей. Например, месяц назад, он доказывал мне, что я не прав, и фашизм – это прекрасно; потому, как фашизм ставит интересы государства выше интересов личности, и таким образом резко повышает шансы выживания общества, а значит и каждого отдельного человека. На следующий день доказывал, что фашизм плох, потому, как подавляет в интересах государства отдельную личность, препятствует развитию отдельных одаренных людей, и таким образом понижает потенциал государства в целом. А на следующий день – «Фашизм есть высшая ступень развития общества! При демократии к власти приходят случайные люди, к тому же не несущие никакой ответственности. Если они угробят страну, то их просто переизберут. При фашизме путь к власти труден, но зато власть получают только сильные, неординарные личности, которые отвечают за свои поступки жизнью, поскольку диктаторов не переизбирают. Их только уничтожают». В следующий раз – «Опасаясь за свою шкуру диктатор готов на любое преступление…» И вот так – две недели подряд, каждый раз с точностью до наоборот. Своей точки зрения Капелевич не имел принципиально. Ну откуда у такого типа понятия о моральных категориях? И какой смысл на такого обижаться?
Из салона донеслось бульканье, причмокивание, а потом удовлетворенный теплый голос спросил:
– Игорек, ты зубы-то сделал?
– Сделал… – от его вопроса обе челюсти внезапно заболели. Я уже обстучал молотком непокорную гайку, в очередной раз накинул на нее ключ и, собираясь силами для решающего рывка, закончил фразу. – Шесть пломб и два вырвали.
– Солидно, – наверху вновь забулькало, – но вставлять никуда не ходи. Только ко мне. Ты знаешь, сколько должен простоять нормальный протез? Лет сто пятьдесят. Как эти стены. А гарантия сколько? Год. Между прочим, любой приличный техник может изготовить мост на точно рассчитанное время. Плюс минус месяц. Если ты к нему с душой – то зубчики получишь на всю оставшуюся жизнь. А будешь мозги врачу пачкать, так и зубы твои тютелька в тютельку гарантию выдержат, и все! Приходите снова в гости.
Послышались громкие, решительные глотки, Гриша перевел дух и продолжил:
– Частные техники что делают? Вот приходишь ты к нему, он сю-сю-сю, сю-сю-сю… И – хлобысь тебе мост на три года! Ты друзьям, знакомым про хорошего мастера расскажешь, приведешь, в креслице усадишь. Они потом своих приведут. Ну, так вот, всю твою цепочку родичей он года за два, два с половиной вытянет, а тут как раз твой протезик – хрусь! И пошло все по новому кругу! А называется это – бизнес…
– Надо же, – подал я голос из подпола, – оказывается зубные техники сплошь бесчестные люди?!
– А как же! – ни мало не смутился Капелевич. – Ты знаешь, что у нас студенты делали? Мы в техникуме всю зиму, стало быть, учимся, челюсти там всякие лить тренируемся. К лету этими «практикантскими зубами» вся задняя комната завалена. С половину твоего гаража комната! А как каникулы начинаются, так
