Но не может быть, чтобы не нашлось выхода!
Итак, что мы имеем? Камера, построенная явно с расчетом на таких «зубастиков», как я. Вогнутая дверь, которая наверняка открывается вовнутрь. Изнутри ее не выбить. Слишком узкое для человека окно. И к тому же затянутое сеткой. Если ее порвать, ночью комары зажрут. «Сокровищница» и «сторожевой дракон». Теперь я понимаю, что это значит.
О минусах хватит. Теперь о плюсах. Плюс один – крепкие зубы.
Вывод – найти слабую точку узилища, к которой можно приложить эти самые зубы.
Стены отпадают – слишком толстые. Через окно не выбраться, все равно в камне ход выгрызать надо.
Дверь… За нее даже не зацепиться… Но у каждой двери есть свое слабое место – замок. Он конечно, с той стороны, но…
Я присел на пороге, внимательно осмотрел стену рядом с ней. Любую дверь время от времени пытаются закрыть с выдвинутым язычком замка… Вот они, царапины на стене от засова. Царапины не длинные, значит засов выдвигается от силы на десять сантиметров. А это уже отнюдь не полтора метра.
Я опустился на колени, зачем-то понюхал стену, а потом вгрызся в царапину зубами. Рот наполнился слюной и каменной крошкой, душа загорелась торжеством… Скоро я выйду отсюда… Выйду.
Через пару часов кропотливого труда стало ясно, что запор не так податлив, как хотелось бы. Выжрав лунку глубиной всего в два сантиметра, я уже не мог работать дальше – зубы у меня, увы, не выдвигаются. Пришлось обгрызать камень вокруг, но выигрывался при этом от силы сантиметр. Сам собой получался эффект вогнутости – такой же, как у двери. Часов за пять удалось углубился примерно на четыре сантиметра. Причем в глубину стены, а не в сторону затвора. Я просто выгрыз лунку рядом с дверью… Сдаваться я не собирался, просто сильно устал. Будь на моем месте крыса – уже сточила бы резцы до основания.
С улицы доносились голоса. На миг показалось, что я узнаю плач Тхеу. Щемяще заныла душа… может, мерещится? Что они с ней делают, подонки! Тоска пропала и вместо нее душе билась злоба бессилия – уж лучше бы меня тогда убили! Я доберусь до них, все равно доберусь!
Постель. Чистая мягкая постель. На таймере – 14.00. Отлежавшись пару часов, я вышел на кухню, сварил большую чашку кофе. А потом допил водку.
Голоса явственно приближались. Подняв палицу – теперь ни один, самый искушенный искусствовед, не различил бы на этом искусанном, мятом куске золота следы изящного рисунка – я пристроился рядом с дверью и затаил дыхание. Сейчас кто-то схлопочет по черепушке… Увы, в камеру так никто и не вошел. После почти часового ожидания пришлось смириться с мыслью, что про меня забыли. Но ничего. Теперь у меня было чем заняться.
На этот раз я работал более целенаправленно и толково, стараясь расширять выемку по вертикали и по направлению к двери. Скоро нос и левая щека оказались в кровь разодраны о камень, но самая глубокая часть выемки сдвинулась в нужную сторону сантиметров на десять. Никогда не думал, что работа челюстями может так утомлять: решив пару минут отдохнуть, я провалился в глубокий сон без сновидений… который грубо разорвал визг таймера и грохот кулака.
– Эй, – стучала мамочка в стену, – ты собираешься выключать этот чертов будильник или нет?
Значит, настал понедельник.
Дошлепав до ванной, я открыл холодную воду, ополоснул лицо и взглянул на себя в зеркало: никаких ссадин на лице не имелось. Отражение скривило губы в презрительной усмешке: «Игорек, ты слишком серьезно относишься к ночным кошмарам. Не стоит путать явь и видения!» Рука привычным, доведенным до автоматизма движением выдавила из тюбика немного зубной пасты и стала елозить щеткой во рту. Хорошие зубы. Здоровые. Крепкие.
Я резко сжал челюсти – пластмасса хрустнула – и выплюнул обломки зубной щетки в раковину. И это уже было не видением… А Долина охотников? Тхеу? Ее голубые глаза с карими лучиками? Сон? Явь? А ее слезы? Невольно сжались кулаки… Чтобы это ни было, галлюцинация, иное измерение, пьяный бред, дурное кино – но я выберусь в нем из тюрьмы! И отправлю на тот свет хоть одного ублюдка!
У реальности нашего мира есть один характерный признак: как бы ты не желал совершать подвиги или зажигать звезды, но звучит звонок – и хочешь-нехочешь, а надо идти на работу.
Если кто-то думает, что может безнаказанно почти целый день грызть каменную стену – даже во сне – то он глубоко ошибается. Лично у меня примерно к полудню в зубах безжалостно запульсировала огненная боль. Да с такой силой, что на Галину Павловну по дороге из Комитета я откровенно зарычал.
В пять вечера обжигающий пульс уже стучал по всему телу, жидким пламенем разливаясь по жилам, скручивая мышцы и выжигая рассудок. Совершенно обезумев, я бросился в Гришкин кабинет, выкинул из кресла какую-то бабку, плюхнулся на ее место, открыл рот.
Гриша только изумленно приподнял брови. Потом взял в руки зеркальце и щуп, и углубился изучение моей пасти. Минут через пять пожал плечами:
– Ни одной дырки. Ни одной подозрительной пломбы. И вообще ни одной пломбы. Все в порядке.
– Болит… – выдавил я.
– Не может такого быть! – категорически заявил Капелевич, и запнулся, увидев как от боли из моих глаз покатились слезы. – Хочешь еще посмотрю?
– Дай… болеутоляющего… – каждое слово давалось с трудом. С каждой секундой рвались последние ниточки, которые позволяли рассудку управлять телом.
– Поверь специалисту… – Гриша Капелевич отошел к своему столу, достал из ящика литровую бутылку водки. – Снимает боль, нервное напряжение, обладает снотворным действием. И никаких побочных эффектов!
Не дожидаясь конца очередной Гришиной лекции, я вырвал у него из рук бутылку, открыл, и стал пить прямо из горла, не ощущая вкуса.
В камере, вдобавок ко всему, было еще и жарко. Это оказалось последней каплей. Тяжелый поток боли