«расист». Наоборот, «расизм» для большинства русских — часть образа врага, причём наиболее отвратительная. Расизм прибалтов, кавказцев и т. д. возмущает сегодняшнего русского не столько антирусской направленностью, сколько сам по себе, как нечто по определению «плохое». В современных антисемитских изданиях евреям инкриминирую именно расизм, едва ли не в первую очередь.
Такой подход далеко не нов. Ещё в XIX веке его выразителями стали первые представители национального начала в русской общественной мысли — славянофилы (А. С. Хомяков «Семирамида»). Их сочинения, при явной антигерманской направленности, воспевали способность России уживаться и родниться с народами тайги, степи, тундры, жителями Кавказа.
Так же как и современные представители «национально мыслящей» интеллигенции, славянофилы рассматривали полное отсутствие расового самосознания (т. е. неспособность рассматривать расово близкие народы как «свои», а расово чуждые как «чужаков») как некую извечную, изначальную черту русского и, шире, славянского характера.
Насколько верным является это утверждение?
Для разрешения этого вопроса плодотворным представляется обращение к русскому эпосу — былинам и балладам. Сам факт сохранения их в устной передаче как минимум с домонгольского периода доказывает их авторитетность в качестве выразителей русского самосознания. Не будем задерживаться на вопросе возникновения былин, их исторического или мифологического происхождения — это для нас принципиального значения не имеет. Нам важно отражение в былинах этническо-расового вопроса.
Определим, условно, три группы описанных в этносе иноземцев. Это белая индоевропейская Европа (земля Ляховецкая, земля Поморянская, Леденец-город за морем Вирянским [Варяжским], земля Тальянская и т. д.), степной Восток (Золотая Орда, Турец-земля, царство Задонское, царство Татарское и т. д.), и наконец, лесные угрофинские племена (ливики, карелы, чудь).
Очевидно, что максимальная степень межэтнической вражды, её наиболее яркое проявление — война. Напротив, наиболее яркое проявление взаимной симпатии между этносами — браки и вообще интимные контакты их представителей. Рассмотрим последовательно отношение русского эпоса к представителям Востока, финно-угорских племён и Запада — сквозь призму войны и любви.
Война с Востоком — основное содержание былинного эпоса, бессмысленно даже перечислять посвящённые ей сюжеты. Можно только отметить — это бескомпромиссная война, где никакой мир с врагом невозможен, наилучший исход: «не оставил татар (условный этнический термин, обозначающий степняка вообще) и на семена». Близко к этому отношение к византийцам («Глеб Володьевич и Маринка Кайдаловна») и хазарским иудеям, воплощённым в образах богатыря Жидовина и царища Кощерища.
Эпос, как ни странно, помнит и войны с финноуграми, хотя их историческая роль в сравнении с противостоянием Степи кажется очень малой. Это войны с карелами-ливиками («Князь Роман и братья- ливики») и «чудью белоглазой» («Добрыня чудь покорил», «На литовском рубеже»). Обращает на себя внимание крайняя бескомпромиссность и жестокость описанных в былинах и балладах конфликтов. Вражеская сторона описана едва ли не более неприязненно, чем в былинах, посвящённых войнам со степью. Постоянные эпитеты Корелы в русском эпосе — «Корела проклятая, корела неверная» — тоже указывают на сильную степень отчуждения.
Совершенно обратная картина с Западом: все многовековые войны с поляками, литвой, Орденом, варягами, шведами былинный эпос попросту игнорирует. Северо-русские сказители былин, очевидно, рассматривали древние набеги степняков на киевские рубежи и укрощение лесных дикарей как нечто более важное, чем более близкие во времени и пространстве конфликты с западными соседями. Словно коллективный Русский Бисмарк, былина провозглашает: «На Западе врага нет!»
В «брачной» тематике, напротив, Западу уделяется гораздо больше внимания. Князь Владимир берёт себе жену из земли Ляховицкой или Поморянской. В Поморянской земле находит себе жену и богатырь Святогор. В Ляховицкой земле — невеста богатыря Дуная. Из-за Варяжского моря прибывает к княжеской племяннице Забаве жених — Соловей Будимирович. Илья Муромец живёт с некоей вдовой в «Тальянской земле». К той же Забаве прибывает из Ляховицкой земли «жених Василий Микулович», оказывающийся Василисой Микуличной, выручающей заточенного Владимиром мужа. Всё это воспринимается былиной как вполне нормальные явления.
Не то в отношении Востока. Женщина с Востока — коварная ведьма, сватающаяся к русскому богатырю с единственной целью погубить его. Богатырь разоблачает и казнит её («Михаила Потык», «Глеб Володьевич и Маринка Кайдаловна»). Жена Владимира, Апраксея, выведенная особой отнюдь не высоконравственной, решительно отвергает «руку и сердце» «татарина» Идолища, во власти которого находится. В другой былине тот же Идолище сватает княжескую племянницу, и та, избавляясь от жениха, прибегает к столь крайней мере, как отравление, а Алёша Попович уничтожает явившихся с женихом сватов. Всё это былина описывает с полнейшим сочувствием, как и жестокую расправу Ивана Годиновича над своей спутавшейся со степным «царищем» невестой. У той поочередно отсекают части тела, ласкавшие и касавшиеся «татарина» — рука, нога, губы, язык. Лишь потом голову. Беспрецедентная по жесткости кара подразумевает беспрецедентность поступка.
К теме брака примыкает тема полона, т. к. почти всегда упоминаются русские ПОЛОНЯНКИ, но не ПОЛОНЯНЕ. Трагизм ситуации: своя, русская женщина — в руках врага и иноплеменника. «Чудесным спасением» называется баллада, в которой героиня, спасаясь от «крымского царя», разбивается о «бел- горюч камень». Её тело и одежда превращаются в церковь, леса, горы и моря.
Особенный интерес для нашей темы представляет баллада «Гибель полонянки». Убегающая от татар полонянка просит перевозчика перевезти её через реку «на Русь». Тот требует в качестве награды выйти за него замуж. Девушка гневно отказывается: её род слишком высок, в одних вариантах «князья и боярины», в других вообще «матушка красно солнышко, а батюшка млад-ясен месяц».
— Так пойду ли я за тебя, за МОРДОВИЧА?
Появляются татары, девушка бросается в воду и тонет.
Попутно заметим, что брак с финноугором «мордовичем» представляется столь же неприемлемым, как и брак с «татарином».
Самоубийство, как желанная альтернатива татарскому плену, отразилось и в пропитанной фольклорными мотивами «Повести о разорении Рязани».
На этом трагическом фоне выделяется полнейшей невыразительностью единственный «западный» вариант сюжета о полонянке. Некий «пан» обещает своей «панье» привезти пленницу с Руси, и привозит. Никакой трагедии, о войнах с западными соседями не складывается легенд, подобных преданию о Евпраксии Зарайской. Создаётся впечатление, что ужас татарского полона не в том, что он — полон, а в том, что ТАТАРСКИЙ.
Итак, подведём итог. В былинах тюрки и финноугры — враги, брак с ними позорен, и, дабы избежать его, оправданны любые средства. Связь с их представителем жёстоко карается судьбою или людьми. Европейцы — свои, брак с ними — норма, войн с ними не существует (точнее, они преданы забвению, как семейная ссора). Налицо явное расовое противопоставление, якобы чуждое славянам. Русский эпос — это эпос форпоста Европы, Белого мира против диких орд тайги и степи.
Именно такое представление следует считать исходным, древнейшим, народным вариантом Русской идеи, впоследствии искажённым под влиянием привнесённой идеологии — византийской (X–XVII вв.), либеральной (XVIII — нач. XX вв.) и коммунистической (1917–1991 гг.) (Характерно удивительное сходство в оценке церковной и советской историографией фигур Александра Невского и Дмитрия Донского.)
Последние исследования в области археологии и генной морфологии полностью подтверждают правоту народных сказителей: русские и славяне в культурном и расовом отношении принадлежат Европе и белому миру. И поэтому всякие попытки формулирования Русской идеи без учёта этих фактов не могут рассматриваться всерьёз.
Роду Всеотцу за то, что мир — есть. Макоши Пряхе — за все удачи и неудачи наши.
Перуну Метателю Молний — за силу и решимость.
Волосу Отцу Могил — за знание, память и слово.
