дал им свое благословение на труд ратный, на поход долгий во славу земли русской, предков своих и самого Сварога.
— Зело ошарашил ты меня, иноземец, — покачал головой мудрый кудесник. — Мыслил я о счете хитром твоем и богах неведомых речь вести, а ты вон как повернул… Ныне я уж и сам по твоей указке Муромом командовать должен!
— Да, мудрый Радогост, именно так, — спокойно согласился вербовщик. — Кто, как не ты, служитель богов и воплощение совести, должен спасти город от кровавой резни, усобицы и разорения?
Он чуть помедлил, ожидая ответа, но волхвы промолчали, и вербовщик продолжил:
— Ты же видишь, что творится в Муроме. В нем сидит храбрая и многочисленная дружина, которая преклоняется перед младшим княжичем и не любит князя Вышемира. И есть малое число сторонников старшего князя, которые все сильнее отдаляются от дружины и явно боятся ее. Сколько дней или месяцев сможет сохраниться в равновесии это хрупкое противостояние? Когда случится беда, ошибка или подлость, которая вызовет прямую драку? Ваш город слишком мал сразу для двух князей, Радогост, в нем сможет уцелеть только один. По закону и совести — это должен быть Вышемир. По силе и славе — победителем окажется Святогор. Причем братоубийственная победа эта покроет его позором. Есть только один путь избежать крови. Кто-то должен уйти. Помоги мне, Радогост. Отправь Святогора в поход. Ты спасешь город, я заслужу похвалу Сварога, княжич получит славу и богатство. Вместо крови и усобицы все получат то, что ищут превыше всего. Неужели ты против этого, мудрый волхв?
— Непрост ты, иноземец, ох, непрост, — задумался Радогост. — Больно гладко стелешь, не бывает в жизни ничего так легко и просто, обязательно подковыки случаются. Не спросить ли о сем совета Сварожьего? Как он ныне живет, кстати? Как выглядит, о чем беспокоится?
— Я, мудрый волхв, в Муроме третий месяц, почитай, на службе. И все, что о князе ведаю, так то, что во дворце он живет и жену с сыном имеет, — ответил вербовщик. — Зато о путях дозорных, кордонах и башнях сторожевых знаю все до мелочи. Я воин, Радогост, а не дворня Сварогова. Мне о жизни его ничего не ведомо. А вот доспех показать могу. Хочешь?
— Не надобно, — отмахнулся волхв, — уж давно слухами земля полнится. Жаль, жаль, не врун ты заезжий. Таковые завсегда соловьем заливаются, любо-дорого послушать. Ты же ничего не видел — и весь разговор. Хоть бы придумал чего для красного словца, что ли?
— У Сварога рать бесчисленная. Ни сотнику, ни тысячнику к нему не попасть. Я же и вовсе простой воин. Прости, но даже Святогору увидеть его наверняка не получится.
— Расскажи про друидов, Лесослав, — неожиданно потребовал от входа Избор.
— Друиды? — встрепенулся Радогост. — Что за друиды?
— Когда первый раз мы беседовали с Лесославом, поведал он мне, что в его землях смертные веруют в девять друидов, каждый из которых обладает своей, особой силой, — глядя исподлобья, припомнил юный волхв. — О Свароге же ничего не сказывал!
— Да, признаю, — согласился вербовщик. — На небе великий Сварог носит звание третьего друида. Я разобрался в этом не сразу, только когда немного обжился. Поверишь мне на слово, мудрый волхв, или проверишь зельем?
— В зелье ты ныне более не веришь, хитрец иноземный! — отмахнулся от него посохом недовольный Радогост. — Неча теперича и поминать!
— Так посмотри мне в глаза. Ты ведь умеешь отделять правду ото лжи!
— А и не надо мне блажи сей наивной. Подковыку в речах твоих лживых я и так почуял! — застучал посохом по земле волхв. — Уйди с глаз моих долой, чудище небесное! Уходи, не желаю более тебя слышать. Уходи!
Ротгкхон играть с огнем не стал. Уважительно поклонился и ушел из землянки, старательно поправив за собой полог.
— За что же напасть такая на мою седую голову? — Старый волхв раздраженно бросил на пол посох, привстал, поворачиваясь к огню лицом, подбросил в очаг несколько трескучих сосновых поленьев. — Отчего не подождать лет десять с такой напастью? Отчего во младенчестве моем беду этакую не учудить?
— Велишь к князю бежать? — помялся у полога Избор.
— С чем? — глянул на него через плечо Радогост.
— Так ведь… Обманул, выходит, иноземец?
— Кого, в чем? Чадо неразумное, ты хоть слышал, о чем речь ныне шла?
— Ну… Что усобица в любой день случиться может…
— И чем он нас обманул, иноземец твой? Нечто ты сам не слышал, как дружина титулом отцовским княжича называет, как здравицы ему заместо Вышемира кричит? Им токмо намекнуть хватит — враз переворот устроят. Лесослав твой, наоборот, путь указал, коим от усобицы спастись можно.
— Но ведь он, кажись, не от Сварога великого пришел? — неуверенно предположил Избор.
— И что из того? Про дружину-то он ведь правду искреннюю изрекал! Не сгубить он ее намерен в сечах неведомых, а доблестью русской пред правителем своим блеснуть и с прибытком изрядным обратно доставить. Слова иноземец со всем тщанием подбирал, когда клялся, и в сем деле точно не юлил.
— Но кому тогда будет служить муромская дружина?
— Рази не друг твой иноземец сей? — опять повернулся спиной к пламени Радогост. — Рази не пил ты с ним за одним столом, не ходил в поход, речей не вел о вере его искренней? Вот и ответь мне, чадо: поведет ли друг твой братьев наших на дело черное, недоброе, али все же супротив тьмы и чародейства смертного биться хочет?
Избор надолго задумался, вспоминая все, что пережил рядом с Лесославом. Но потом отрицательно покачал головой:
— Нет, учитель. Не верю я, что замыслы темные в душе друг мой носит. Нет в нем злобы ни на пиру, ни в сече. Разить — разил, но над безоружными и полоненными не издевался. В беседах ничего плохого ни о ком не сказывал. Сварожич он, мудрый Радогост. Честен, храбр и незлобен. Истинный сварожич.
— Стало быть, доверим ему дружину и княжича младшего? Пусть уводит в небеса свои на битву богов и духов? Восемь сотен животов люда муромского, отцов, братьев, сыновей муромских?
— Надо обратиться к Сварогу! — встрепенулся юный волхв. — Пусть он ответит, прародитель наш! Уж он-то точно знает!
— Боги всемогущи и всеведущи, Избор. Но когда ты просишь их совета, они слышат лишь то, о чем ты спрашиваешь… — покачал головой седовласый волхв. — Подай посох.
— Ты не веришь в волю богов? — подняв палку, протянул ее Радогосту юный волхв.
— Нет лекарства против старости, — ответил седой волхв. — Половина новорожденных умирает во младенчестве. Что ни год, случается или засуха, или половодье, и даже самые искренние жертвы не всегда даруют урожай. Боги любят русскую землю, Избор. Но не все, что они делают, приносит ей пользу. Иди сюда, сядь передо мной… — Он взял юного ученика за подбородок, в упор посмотрел в глаза: — Что нам делать, если при ворожбе Сварог скажет «нет»? Кто станет отвечать за кровь усобицы?
— Но тогда…
— А если восемь сотен безвинных душ сгинет бесследно, кто ответит за них? — не дал ответить Радогост и отпустил его подбородок. — Ступай. Сия тяжесть велика есть для слабых плеч младого отрока. Я буду думать один.
Между тем положение Зимавы было намного, намного хуже. Заметавшись по хижине старой ведьмы, она выскочила наружу, побежала в город — но уже через полверсты запыхалась так, что упала с ног. Сердце колотилось, как бешеное, воздуха не хватало, болела не только спина или ноги — болело все тело, от головы до пят, словно вспыхивая огненной волной с каждым ударом сердца. Она перевернулась на спину, глядя в близкое небо с ползущими по нему частыми мелкими облаками. Белыми и какими-то расплывчатыми, с неясными краями.
В лицо ударило солнце — Зимава прикрылась от него рукой. Рукой сухонькой и желтой, с пятнами на коже, скрюченными пальцами и грязными по краям ногтями. Мерзкой старческой рукой… Она перекатилась на бок, закрыла лицо ладонями и заплакала.
Она стала старухой, старухой, старухой. Куда бежать? Зачем? Кому она такая нужна? Лесослав ее даже не узнает. Совсем. Он даже не узнает, что ее больше нет. Ведь рядом — ведьма. Ведьма в ее обличии,
