– Искупаться хочется, – вздохнула она.
– Так ведь все озеро твое!
– Ага. Только я купальника не взяла. – Леночка попыталась меня обрызгать, но капли не долетали, падали в пыль и скатывались в серые шарики.
Пока она таким образом развлекалась, я расстелил газету и выложил на нее круглый полосатый арбуз. Аленка издала восторженный вопль и немедленно пристроилась рядом.
– Боже мой, я ведь полдня не ела!
– Сейчас, – я добавил на импровизированную скатерть несколько огурчиков, пару помидоров и пирожков. – Прошу к столу.
«Москвич» на том берегу громко затарахтел.
– Как воспитанные люди, они решили оставить нас наедине, – усмехнулся я. – Пирожки бери, это сосиски в тесте.
– Сергей, я не ем мяса.
– Откуда там мясо? Это же сосиски.
– Все равно, – не приняла она шутки. – Это плоть убитого существа. Есть мертвечину – нехорошо.
– В том-то и дело, что это мертвечина, и ее можно есть спокойно, – заговорил во мне дух противоречия. – Это уже мертвая плоть. Намного ужаснее, когда несчастную жертву поедают живьем. Представь, как счастлива была она, растя под солнцем, но грубые руки срывают ее, бросают в темный холодный угол, и ей приходится напрягать все силы, использовать все резервы, чтобы не погибнуть, чтобы сохранить искру жизни, но ее опять берут, – я подхватил с газеты огурец, – впиваются зубами, и, пользуясь тем, что она не может, не умеет вопить от боли, начинают перемалывать ее, еще дышащую, страждущую, своими безжалостными челюстями…
– Ты что, хочешь оставить меня голодной? – возмутилась она. – Замолчи немедленно!
– Молчу, молчу, – поднял я руки, сходил к машине за ножом и сладострастно принялся вскрывать арбуз.
Полосатая ягода попалась сочная, брызжущая сладкими брызгами во все стороны. Некоторое время мы молча объедались. Потом я, под завистливым Леночкиным взглядом, окунулся в озере и принялся разводить костер.
– Ты что, еще и картошку взял? – поинтересовалась она.
– Нет, —пожал я плечами. – Забыл.
– Тогда зачем огонь?
– С ним уютнее.
Вскоре на сухих сучьях затрещало пламя. Лена взяла из машины мою куртку, накинула себе на плечи и села у самого огня. Постепенно смеркалось. Отблески костра устроили на ее красивом личике безалаберную пляску теней, то превращая мою Аленку в уродливую старуху, то подчеркивая изящный абрис.
– Как хорошо, – прошептала она. – Никуда не надо бежать, ни с кого ничего требовать, ничего вычитывать, ничего выводить. Никаких сроков, никаких договоров.
Она внезапно ударила ладонью по колену и улыбнулась:
– «Он почувствовал обжигающий укус у себя на шее и инстинктивно хлопнул себя по затылку».
– Это откуда?
– Стерлось из памяти, – красиво выразилась она. – Кажется, из «Муншаез».
– Как ты все это помнишь?
– Некоторые фразы трудно забыть. Например: «В небе просвистел косяк уток».
– Смачно звучит.
– А то! – Она поежилась. – Слушай, а сколько сейчас времени?
– Не знаю. Наверное, около часа.
– Ночи?! – встрепенулась она. – Как же я домой добираться буду?
– Думаю, на машине.
– Рабочий день завтра.
– Хорошо, сейчас поедем. Только макнусь на дорожку. – Я спустился с берега и нырнул в еле колеблющийся темный глянец. – Вода… Как парное молоко.
– Дразнишься?
– Нет, просто приятно.
– А ну-ка, отвернись! – внезапно потребовала она.
– Куда?
– А вон туда смотри, где зарево.
Ночной город щедро изливал электрический свет, так что ночное небо над ним вылиняло и напоминало цветом серую чешую вяленой воблы. За спиной послышался плеск. Я обернулся, и увидел, как прямо ко мне плывет, блаженно постанывая, Лена.
