– …всеми способами, которые только способно породить извращенное мужское воображение, – нараспев процитировал я. – Угадал?
– Само собой. А потом они опять поссорились. – Салават решительно выпил и закончил: – А две недели назад эти психи решили пожениться. Представляешь, сколько водки у меня тут накопится? Меня, кстати, в свидетели зовут.
– А на самом деле, – вспомнил я, – какого черта она в Неву сиганула?
– К воде захотела спуститься. Нижние ступеньки мокрые, илистые, скользкие. Вот она и нырнула. Ударилась головой, хлебнула воды, испугалась, заорала, забарахталась. А тут и спаситель доблестный нашелся. – Салават взглянул на часы и заторопился: – Двенадцатый час уже. Прибор надо прихватить, пусть Старик полюбуется.
Вот уж не ожидал, что сам Нечаев живет в обычной блочной пятиэтажке за Кировским райсоветом. Гупвар уверенно поднялся на третий этаж, позвонил в угловую квартиру и отодвинулся в сторону, уступая мне место у двери.
– Кто там? – спросил уже знакомый, чуть хрипловатый голос.
– Сергей Стайкин, из «Часа Пик».
Громко щелкнул замок, дверь отворилась. Невысокий – по плечо, – но крепко сбитый, коренастый дедок деревенского вида отступил в коридор, пропуская нас внутрь. На Дмитрии Михайловиче красовались овчинная душегрейка поверх майки с надписью «Зенит-чемпион», шелковые зеленые шаровары и огромные шлепанцы на босу ногу. Положенную старцу бороду заменяла давняя небритость, а в темных волосах отсутствовал всякий намек на седину.
– Разуваться не надо, – предупредил он. – Проходите в комнату.
Ничем особенным квартира известного лекаря не выделялась: обычные обои в золотистую елочку, полированная стенка, журнальный столик у окна, синтетический палас на полу. Вот разве что вытертые мягкие кресла и диван, похоже, не разбирались в спальный вариант, как это принято в нашем малогабаритном мире.
Салават твердым шагом пересек комнату и поставил свой прибор на журнальный столик.
– Сделал, значит? – полувопросительным тоном спросил Нечаев.
– Сделал, – громко подтвердил Гупвар.
– Железом, значит, лечить хочешь?
– Шестьдесят процентов излечения, – гордо похвастался Салават.
Хозяин перевел взгляд с прибора на него.
– А я ведь могу вылечить любого…
– Положим, не любого, – уточнил Гупвар. – Процентов девяносто восемь излечиваешь.
– Согласись, это куда как больше половины.
– Это как посмотреть…
– А как ни смотри, мертвое железо лечить не может. Пожадился ты, Салават, душу свою тратить, присосками да проводками откупиться хочешь.
– Я, – протянул Гупвар руки к Нечаеву, – одного из десяти вылечить могу, а он, – Салават указал на прибор, – шестерых.
Про меня собеседники забыли начисто. Поначалу я хотел обратить на себя внимание, но потом передумал, втиснулся в уголок дивана и прикинулся пустотой.
– Потому, что душу надо вкладывать, – повысил голос Нечаев. – Душу, а не руки!
– У тебя талант, Старик, – мягко возразил Салават. – Его никакой учебой не заменишь.
– А Гриша? – возмутился Нечаев. – А Леночка? А Эдик?
– Какой Эдик, Старик?! – чуть не закричал Гупвар. – Я был твоим лучшим учеником! Я! Но даже у меня никогда в жизни не получится того, что получается у этой коробки с диодами! Твои хваленые ученики людей своим хвастовством гробят! Больные ведь за лечением не в поликлинику, они к ученикам великого Нечаева идут. И что? Вот этими руками я могу спасти от удушья каждого десятого. Кто из твоих подмастерьев способен хоть на это?
– Они научатся.
– Кого ты хочешь обмануть, Старик? Нет в них твоей искры, да и быть не может. Таких, как ты – один на миллиард. Как ты еще троих найдешь? Они может, и не подозревают о божьем даре. А может, шаманят где-то в джунглях Амазонки, и то в лучшем случае. Нет у тебя учеников, Старик, и быть не может. Один ты такой у нас, неповторимый.
– Зависть в тебе кипит, Салават, зависть. Сам не смог, и других мараешь. Вот Лена моя, очень перспективная. Она еще вырастет, научится.
– Да кому мне завидовать, Михалыч? – откровенно рассмеялся Гупвар. – Назови!
– Ты зачем сюда пришел, Салават? – повысил голос Старик. – Говори, зачем пришел, и убирайся вон!
– Да, я пришел, – кивнул Салават. – Я предлагаю тебе сказать людям одну вещь: признай, что ты излечивал больных с помощью прибора ППАС…
Минуты две Дмитрий Михайлович просто молчал. Потом лицо его налилось краской, и он оглушительно заорал:
– Во-он отсюда!
