без особого одобрения.
Правда, в дружинах проходили обучение воинскому делу молодые парни из сельских общин. Такие, пройдя инициацию, могли и в дружину попасть, но это было редкостью. У нас любят поминать, что, мол, простой крестьянин Илья Муромец стал во главе богатырской дружины. Но давно уже доказано, что мотив крестьянского происхождения Ильи — довольно поздний. В записанных в ХI веке ломбардских поэмах и уже упоминавшейся 'Тидрек саге' могучий богатырь 'Илья Русский', служащий 'конунгу Вальдемару' и очень похожий на любимца наших былин — отнюдь не простолюдин. Он родич князя, а одна из ломбардских поэм, не обинуясь, называет его 'король Илья'. Да и в наших былинах сына Ильи зовут 'Збут Борис королевич'. Скорее всего, это уже в позднемосковское время, незадолго до Петра, фантазия народных сказителей сделала любимого героя 'своим'.
Между прочим, в романах о рыцарях Круглого Стола сэр Тор по происхождению — простой пастух. Ну и что? Следует ли из этого какая-нибудь особенная демократичность рыцарского эпоса или Средневековой Европы?
Но даже если Илья и был изначально сыном простого пахаря, он в богатыри попал, благодаря волшебной силе странников — калик перехожих. А без чудес — как определялось положение, или, учено говоря, социальный статус на Руси? И тут нам приходят на помощь былины. В них постоянно говорится о 'роде поповском', 'роде боярском', 'роде крестьянском'. То есть положение в первую очередь определялось происхождением. Но ведь и в летописях князем может быть только человек 'княжьего рода', а любой другой, даже боярин, сколько не тужься, в князи не выбьется. И так обстояло дело не только с князьями. В житии Феодосия Печерского говорится, что, когда будущий святой, сын княжьего служилого человека, одного из тех самых, воспетых 'Словом о полку…' 'курян — сведомых кметей', порывался заниматься постыдным для ратного человека сельским трудом (тот же Муромец после вступления на богатырскую стезю и не прикасается, скажем, к плугу), сородичи пеняют Феодосию: 'Укоризну творишь себе и роду своему'. То есть и здесь общественное положение — не личное, а родовое.
А как же личные качества, спросите меня вы, читатель. Отвечу — были времена, когда личных качеств в привычном нам смысле просто не было. Были плохие или хорошие образцы той или иной человеческой породы. Даже вежливость, ставшая для нас синонимом 'воспитанности', то есть качества целиком благоприобретенного, в былинные времена таковою не считалась. 'У Добрынюшки вежество рожоное, рожоное и ученое' — говорится в целом ряде былин про второго по значению богатыря. Вежливость-'вежество', как видим, представлялась в первую очередь связанной с происхождением. 'Невежество', таким образом, порождало вполне определенные подозрения:
В былинах говорится, что разные общественные слои — 'роды' старались не вступать в брачные связи друг с другом. В одном из вариантов былины про Добрыню и Змея спасенная от чудовища княжна предлагает освободителю свою руку и сердце, но слышит в ответ:
Тут наши, поголовно пораженные, по удачному выражению О. Носкова, народобесием исследователи намертво вцепились в 'трудовое происхождение' богатыря, не замечая единственно ценного в этих строках — брак представителей разных слоев общества крайне нежелателен в глазах былины. Что до Добрыни, то в абсолютном большинстве сюжетов он четко и однозначно определен, как потомственный воин.
Общественные слои, происходящие из тела Божества; с принадлежностью, определяемой происхождением; не смешивающиеся друг с другом…
Да это же касты!
Читатель, вы, пожалуй, усомнитесь — не хватил ли я лишнего? Касты — на севере Европы? Касты — у славян? Данные о славянах, точнее — русах, я вам только что предоставил. Судите сами. А вот пример самых настоящих каст в языческой Европе, у соседей славян саксов. Слово хронисту IX века, Рудольфу: 'Народ этот состоит из четырех категорий людей: благородных, свободных, отпущенников и сервов. По установлениям закона, никому из этих четырех сословий не дано разрушить границы между ними путем бракосочетаний, но благородные должны сочетаться с благородными, свободные — со свободными, отпущенники — с отпущенницами, а рабы — со служанками. Если кто-нибудь из них возьмет жену из другого сословия, он должен искупить свой проступок ценой жизни'. Как видите, ничего в принципе невозможного в существовании в языческой Европе эпохи викингов каст нет. А все источники единодушно свидетельствуют — у русов касты-'роды' существовали.
Одна из любопытнейших и мало исследованных тем — христианство на Руси до ее крещения сыном нашего героя. Свидетельства по этому поводу приводятся самые разные, высказываются самые разные и противоречивые мнения. Иные начинают с апостола Андрея Первозванного, в чем, не мудрствуя лукаво, следуют летописи. Напомню тем, кто не читал летописного предания или читал давно и забыл. Андрей, по преданию этому, направился из Синопа в Рим. Путь он избрал, однако, мягко говоря, странный. Поднялся по Днепру, вышел на горах, где позднее воздвигнется Киев, благословил их, установил крест и возвестил, что на этом месте возникнет, мол, украшенный многими церквями град.
Потом он пришел вверх по Днепру, и неведомым образом — нигде не говорится о волоках, Шелони, Ильмене — попал к словенам, 'где ныне стоит Новгород', где палестинского странника сильно изумило обыкновение словен париться в банях, хлеща друг дружку вениками, да еще и обливаться потом холодной водой. Затем апостол пришел в Варяги, а оттуда — сразу в Рим. Нельзя не удивиться диковинному маршруту. Вот уж, как в памятной песенке из детского кинофильма:
Впрочем, не будем иронизировать ни над летописцем, ни над церковными авторами, кое-кто из которых в понятном и простительном азарте писал еще в ХХ веке, что Андрей-де проповедовал в Киеве и в Новгороде. В предании как раз ничего такого нет — апостол всего лишь побывал на, по-видимому, безлюдных горах, где только предстояло встать Киеву и в земле словен, где, опять-таки, лишь во времена
