раненых в исходное состояние.
– Согласен целиком и полностью, – кивнул Трауб Майл. – Поскольку погибших не было, обвинение не станет проявлять особой агрессивности. Вы можете отделаться наказанием за военное преступление. По ним приговоры всегда намного мягче.
– Мы не военные, – простонал миллионер. – Мы мирные путешественники… Жертвы кораблекрушения…
– Вот про это говорить не надо! – моментально встрепенулся стряпчий. – Военнопленных по гуманитарной конвенции государство обязано кормить, поить и оказывать санитарные услуги. Просто преступников обществу содержать смысла не имеет. Попытаетесь примкнуть ко второй категории, окажетесь на голодном пайке. Вы мне поверьте, у меня шестьдесят лет опыта, плохого не посоветую. Просто доверьтесь мне, и я добьюсь для вас предельно мягкого приговора. Слово адвоката!
– У меня есть деньги, – прошептал миллионер. – Много денег. Я компенсирую весь ущерб. Можете рассчитывать на неограниченный кредит.
– Приятно слышать, – расплылся Трауб Майл в наисладчайшей улыбке, – всенепременно воспользуюсь.
Щедрость толстяка отразилась на пленниках самым благоприятным образом. Уже на следующий день хмурые охранники начали отпаивать их горячими бульонами, прислонять на день к стене, укладывая на пол только в темное время суток, носить на унитаз и обтирать лицо влажной губкой. Когда конечности обрели некоторую подвижность, с пленников сняли одежду и постирали ее – причем вернули не просто отглаженной, но и со всеми золотыми пуговицами и сандаловыми украшениями. Утром перед судом им даже позволили посетить душ, выдав с собой по капсуле теплового мыла. Теперь путешественники выглядели не выцветшими эгинетами, снятыми с обветшалого храма[8], а настоящими джентльменами, приличными людьми, респектабельными путешественниками. Правда, цветочка кактуса для Рассольникова не нашлось, и на этот раз его пиджак остался без привычного украшения.
Мышцы арестованных еще не в полной мере вернули былую гибкость, отзываясь на каждое движение острой резью и, пожалуй впервые в жизни, тросточка понадобилась Атлантиде по прямому назначению – выходя из полицейского участка он заметно прихрамывал, опираясь на нее каждый раз, когда терял равновесие. Вайт тоже не полностью вернул способности к прямохождению, и его приходилось ловить двум дюжим полицейским.
Платон, следом за конвоиром, вышел из дверей на тротуар – у него тут же закружилась голова от ворвавшейся в легкие волны свежего воздуха, густо пронизанного цветочными ароматами; от жаркого прикосновения маленькой голубой звездочки, забравшейся высоко в ослепительно-желтое небо, от щебета невидимых птиц и нежного звона, напоминающего затухающий звук от случайного прикосновения к скрипичной струне.
Впрочем, все звуки моментально перекрыл радостный вой журналистов, кинувшихся на конвой со всех сторон:
– Каковы дальнейшие планы ордена?!
– Откуда в лесах космический катер?!
– Вы едите мясо?!
– Вы замужем?!
Последний вопрос настолько поразил Атлантиду, что он даже остановился, однако полицейские тут же подхватили его под руки и споро запихнули в тюремный фургон.
– Кажется, мы стали местной достопримечательностью, сэр Платон, – хмуро отметил миллионер.
– И рискуем остаться ею еще на одиннадцать лет, если адвокат не врет, – поддакнул Рассольников.
– Мае гери, кекоме, – буркнул усевшийся рядом конвоир.
Что имелось в виду, арестованные не поняли, поскольку единственный на двоих полилингвист попал при их задержании под выстрел и теперь вместо перевода только однообразно хрипел. Впрочем, полицейский сразу заметил эту несуразность, быстро перенастроил свой значок и повторил:
– Не бойтесь, членам ордена Защиты Животных обычно полных сроков не дают. Лет пять, максимум шесть.
– Спасибо, я стал себя чувствовать намного лучше, – саркастически ухмыльнулся Атлантида. – Я все рано не планировал никаких встреч на ближайшее время.
– Да ладно, – сочувственно произнес конвоир. – Все одно не виварий. Всего пять лет. А с полярных плантаций вы сбежите. Все ордынские оттуда убегают.
– А мы ордынские? – не понял археолог.
– Ну, вы же из ордена, – в свою очередь удивился полицейский.
По всей видимости, фантазии с грамматикой целиком лежали на совести переводчика.
Фургон затормозил и мягко опустился на землю. Сквозь окна были видны густые багровые заросли кустарника, низко согнувшиеся под тяжестью черных крупных плодов ветви деревьев и толпа журналистов, нетерпеливо пританцовывающих снаружи. При их виде Атлантиде почему-то вспомнились серые крысы, способные без зазрения совести живьем обгрызать любое существо, оказавшееся в их власти.
«Мясо, мясо!» – доносилось снаружи.
«Ладно, я вам на все отвечу», – злорадно подумал Рассольников.
– Выходите! – конвоир распахнул двери.
– Вы едите мясо?! – из-за кустарника появлялась и пропадала голова азартно подпрыгивающего репортера.
– И рыбу! – ответил ему Платон.
– Каковы планы ордена!? – крикнули с другой стороны.
