согласившись – рабом становишься навсегда. Не может быть победителя без души, потому и выхода из ловушки не существует.
– Перестань ерунду молоть, – несколько успокоившись, прикрикнул на гостя Петр. – Иноземцы – люди полезные, послушные. Особливо в ратном деле удобны. У них в Европе, почитай, что ни год по нескольку войн случается. Оттого и опыту у них больше.
– Не у них опыта больше, а у вас дури. Эх, умирает Москва, умирает Русь. Думал, баба-царица под иноземца легла – так хоть мужи знатного рода найдутся. А какой ты муж? С ворогами лижешься, по своим с пушек пуляешь, со шведами ссориться и мыслей нет. Не царь ты, никчемный человечишко. С тобою Русь и умрет. Некому ее спасать. Продали, предали, пропили…
Старик с кряхтением поднялся и ушел прямо в стену, на глазах изумленного царевича. Тотчас откуда ни возьмись набежали холопы:
– Звал, батюшка? Звал, Петр Алексеевич?
– Пошли вон! – отогнал людишек царевич, подошел к стене, прощупал снизу доверху, выискивая щели. – Лука, на какую сторону эта стена выходит?
– Так, во двор, батюшка. Вона, и окно далее имеется, глянуть можно. Аккурат на хлев, я так мыслю.
– А кто счас в хлеву?
– Дык, коровы наши. Машка, Дарья, Бурена, Ромашка. Пасти, конечно, выгоняем, но на ночь в хлев. Подоить там, овсом подкормить…
– Все, хватит, – остановил его царевич. – Сам знаю, на что хлева нужны. Стало быть, никчемный человечишко? Ну, это мы еще посмотрим…
Нервно потирая усы, он быстрым шагом вошел в комнату с накрытым столом. Не обращая внимания на собравшихся здесь гостей, налил себе полный кубок вина и опрокинул в рот, поглощая большими глотками. Отерся, перевел дух:
– Ну что, добрались, пугливые? Грохота пушечного спугались?
– Спужаешься тут, государь, – отозвался один из новоприбывших. – Митьке Кошевичному репой так в брюхо замутузило, по сей час разогнуться не может, да все штаны в том, чему внутри живота быть положено. А Меньшому, Сашке, глаз чуть не выбило. Эй, ты где? Покажись!
На другом конце стола поднялся Меншиков – сын царского конюха, определенного тем в помощники пекарю, но сбежавшего к царевичу и за то награжденного званием сотника. Левый глаз паренька набух и покраснел, между веками осталась только тонкая щелочка.
– То неважно! – Петр налил себе еще вина. – Важно нам отвагу проверить, дабы быть к деяниям великим готовыми. Мы еще покажем, кто здесь человечишко ничтожный. Повелеваю всем полкам потешным на коней садиться! На Москву пойдем немедля! Государь я российский али нет?[49] На трон пора садиться. Хватит под юбкой бабьей прятаться.
За столом наступило неуверенное молчание. Наемники, отпрыски боярских родов, развлекавшиеся вместе с царевичем, и простые сотники переглядывались, не выказывая особого энтузиазма. Им сегодня и потешной стрельбы пареной репой с головой хватило, а на подступах к Москве под картечные заряды идти придется, да малыми силами против полнокровных полков стрелецких. Это уже не шутки.
– За тебя хоть к черту на рога! – неожиданно разорвал тишину Меншиков. – Токмо подкрепиться дозволь, государь. Мы тут все с утра не жрамши. А потом… – Он поднял свой кубок: – Выпьем же за государя нашего, Петра Алексеича!
От предложения выпить не отказался никто, после чего гости начали наполнять свои тарелки.
– За отвагу государя нашего, за великие планы его! – опять подскочил сотник. – Пусть правит вечно!
Присутствующие, равно как и сам царь, еще раз осушили бокалы. Но не успели они как следует утолить первый голод, как сын конюха снова вскочил, в очередной раз произнося здравицу своему повелителю. После четвертого тоста в голове Петра зашумело, глаза начали слипаться.
– Сейчас, мои храбрые солдаты, – пробормотал он. – Хватит есть, нужно идти на Москву. Сегодня или никогда…
– Государь, государь… Государь, поднимайтесь. Петр Алексееич, да просыпайтесь же вы!
Царь поднял голову, недовольно ей тряхнул и тут же взвыл от резкой боли в висках:
– О Господи! Где я? Сколько сейчас времени?
– За полдень уже, государь, – чуть отодвинулся Сашка Меншиков, наполовину лица которого расползся страшенный сизый синяк. – Поднимайтесь же скорее! Отец письмо прислал: донес кто-то царевне о разговорах ваших вчерашних. Холопов она послала убить вас, скачут ужо. Стрельцов мутит, сама на трон венчаться хочет.
– А я?
Сотник потешных полков молча перекрестился.
– Проклятье! – У Петра мгновенно выветрились остатки хмеля. Он скатился с широкой перины, схватился за штаны, принялся натягивать поверх исподнего. – Дал Господь сестрицу. Теперь чего?
– Кони оседланы. Бежать надобно. Салтыков молвил, в Троице-Сергиев монастырь укрыться можно. Настоятель там митрополитом недавно рукоположен. А митрополит вам благоволит. Опосля того, как земли округ Амура Софья китайцам отдала, он царевну на дух не переносит. Предательницей кличет.
– Ну, так поскакали… – Подпрыгивая, юный царь натянул сапоги и, прихватив с кресла кафтан, ринулся к двери.
До высоких, потемневших от времени стен обители Петр с небольшой свитой домчался всего за два часа, и только когда за ним закрылись две пары дубовых ворот, а пушкари заняли свои места на стенах возле тюфяков, пищалей и бомбард, государь несколько успокоился, однако к настоятелю в келью не пошел – понурив голову и кусая губы, он измерял широкими шагами утоптанный монастырский двор от стены до стены.
– Стрельцы! – закричали монахи с надвратной башни.
Царь остановился, словно налетев на невидимое препятствие, повернул голову к воротам, но пойти туда сам не решился.
– Меньшой, где ты там?! – подозвал он сотника. – Иди, посмотри, что там происходит?
Сын конюха стремглав помчался к лестнице, через несколько минут вернулся:
– Стрельцы московские, государь, – запыхавшись, сообщил он. – Тегиляи синие и красные. Еще полки иноземного покроя[50] подходят. Рать великая собирается. Как бы штурмовать обитель святую не посмели, – торопливо перекрестился он. – Нешто зачем силу такую собирать?
– Понятно, – кивнул царь, ощутив меж лопаток неприятный холодок. – Стало быть, сестрица до конца идтить решила. Понравилось ей на троне русском. Ну ладно, ступай.
– А не пойду, государь! – вскинулся паренек. – С тобой останусь, Петр Алексеич. Ты мой государь.
– Верю тебе, – порывисто обнял мальчишку столь же юный царь. – Верю. Ну, коли так, то и крест нам принимать общий…
– Может, сперва перекусим, Петр Алексеич?
– То правда, – вздохнул царь. – Поесть тоже надобно. Пошли, узнаем, чем братия потчуется.
На монастырь медленно опускалась ночь. Холодная мгла разрывалась тысячами и тысячами костров, раскинувшихся за стенами, и несколькими факелами, пылающими на монастырских башнях. А когда первые утренние лучи разогнали сумрак, к вратам подошел одинокий богатый боярин в соболиной шубе, крытой алым, шитым золотом, сукном; под ней виднелась столь же дорогая ферязь и свисающая с пояса длинная сабля. В руке боярин сжимал посох, коим и постучал в ворота:
– Воевода стрельцов московских, боярин Андрей Шувалов к государю нашему Петру Алексеевичу челом бьет!
Воевода отступил, дожидаясь ответа. Спустя примерно полчаса сухо загремел засов калитки, наружу через приоткрытую створку вышел Петр, в одной шелковой исподней рубахе и коричневых шароварах, заправленных в яловые сапоги. Следом протиснулся Меншиков, с силой сжимая пальцы на рукояти спрятанного пока в ножны палаша.
