пророчество… И ты прислуживаешь мужьям-рогоносцам и неудачливым хозяйкам домашних животных…
– Иногда, Мокаша, мы – герои меча и магии – должны что-то есть и где-то жить…
– Всё изменится, Олекса… Всё изменится к худшему. Ты видел челюсти ворожеи… Поверь мне, любая ведьма и любой маг на самом деле очень мало отличаются от нее. Природа такая. И еще. Твоя мама никогда не учила тебя терпению и труду.
На этот раз я не успел: Мокаша обошлась без спецэффектов – просто там, где только что была стенка шатра, проступили окна гостиной, в уши ворвался крик Данилы и мягкий голос Младшей Хозяйки:
– Все еще Алекс или уже Олекса?
Я не ответил, я проверял состояние своей челюсти и внимательно рассматривал челюсти Младшей Хозяйки.
Город затих. Люди по-прежнему исчезали, но уже в привычных количествах, многих находили – чаще в виде тел и, как правило, с головой… Григорян откопал в архивах тексты о ворожках, единственная польза которых состояла в том, что автор исследований утверждал: это есть вид редкий, быть может, пропавший, потому как размножается крайне неохотно. Вполне возможно, Януш был последним представителем – расстраиваться не стану.
Незаметно пролетело лето; лето, в которое я, несмотря на слова Старшей Хозяйки, продолжал отлов малой мзды за малые услуги. Меч Ария обрел ножны, и всё говорило о том, что правление Ярослава будет отмечено в будущих рукописях исключительно историей о его восхождении на трон.
Осень пришла неожиданно притихшая, словно боящаяся нарушить собственный золотой наряд. Даже горожане стали медленнее передвигаться по киевским спускам и подъемам, стали тише разговаривать и вовсе перестали кричать. Будто понимали – можно спугнуть. Неверный шаг, неверный вскрик – и все обрушится, разламываясь до самых корней, до схороненной в чреве города тайны, которая целую вечность ждала своего часа.
Часть третья
Двойная стрела
Пролог
Есть хорошо прыгающие, прекрасно бегающие, легко поднимающие тяжести, белые, черные, желтые… Вы только скажите, какие вам нужны и сколько.
У гвардии добавилось забот. Стоило сойти снегу, как мимо городских окраин-развалин потянулись с севера на юг бесконечные цепочки беженцев. Киевского гостеприимства хватило на первые две недели великого переселения и на несколько тысяч несчастных, которые первыми оказались у городских ворот. Разом забурливший Подол, ощетинившаяся ножами Рейтерская и снова заселенный Крещатик задели что-то чувствительное в Печерском Замке. Ворота закрылись, а гвардия начала патрулировать периметр города.
Самые отчаянные по-прежнему пытались проникнуть за городские стены, несмотря на явное нежелание Киева принимать кого-либо еще. Явность обеспечил полковник Яковлев. Головы очередной партии надеявшихся попасть внутрь были видны издалека, а вблизи должны были отпугивать не только видом, но и запахом.
Навстречу беженцам ушли разведчики. К тому моменту, когда они вернулись, обозы, огибающие город, стали привычными, а для многих просто необходимыми.
Оказалось, что идущие мимо пьют, едят и потратили еще не все сбережения. Киевский порт расцвел многочисленными пассажирскими баржами, грузчиками и карманниками. Холодная весна постепенно оборачивалась золотом. Каждого, кто прикоснулся к этому шальному богатству, волновало одно: рано или поздно поток беженцев иссякнет – лучше, чтобы это произошло поздно. То, что встретили разведчики на Севере, всерьёз никто не принял. На Севере были волки. Огромные стаи волков, постепенно вытеснявшие людей на Юг. Несмотря на то что добытая информация была оплачена кровью – из разведки вернулись не все, – в волков всё равно не верили. Может быть, потому, что из всех тварей, населяющих великую Среднерусскую возвышенность, волки были не самым грозным, а главное, вполне понятным злом. Беженцев списали на трусость и желание жить в тепле. Корона хранила молчание, а Лысая Гора… хранила молчание всегда.
Григорян, как-то опустошив очередной бочонок «Княжевича», сказал вслух то, о чем не хотелось задумываться:
– Бежать глупо, через Большую Стену не перепрыгнешь, драться проще здесь, да и умирать легче на своей земле…
Часть благополучия от чужих бед пролилась и над нами с Данилой. Воровать стали больше и наглее. Ловить стало легче. Новые киевляне не были осведомлены о нюансах правосудия Киевской Короны, которое с радостью превращало любое наказание в долгий и упорный труд палача. Народ млел от всё новых казней, предпочитая смертные, и его предпочтения учитывались властями. Верить в то, что усекновение рук – не смертная казнь, может только тот, кто не видел, как вор, только что лишенный конечностей, истекает кровью, прежде чем перейти в мир иной.
Мы с Данилой на казни не ходили и перешли с бочкового пива на бутылочное. Путь с севера на юг открыли для себя не только беженцы, но и пиво. Ирпеньское. Хорошее, довольно дорогое. Приходится прятать от Григоряна.
Я как раз рассчитывал откупорить парочку бутылок, но присутствие потенциального клиента тормозило важное дело. Господина Теплушкина не волновали ни пиво, ни воры. У него ничего не крали. Только ломали, сжигали, разбивали… Что же касается пива, вероятно, трудно любить его в таких количествах. Любовь вообще такая штука: никогда в промышленных объемах. Господин Теплушкин поставлял бочки для двух пивных королей Киева, Миллера и Княжевича, и очень нервничал, когда ему было нечего поставлять. Наконец-то я понял, что означала маленькая буква «Т», выжженная на каждом бочонке с драгоценным напитком.
– Если вы мне не поможете, я сам сожгу свою фабрику…
– Корона не любит поджигателей. – Теплушкин меня не слышал. Он сцепил свои маленькие холеные ручки, поджал губы и принялся изучать вид, открывающийся из окна моего кабинета. Вероятно, он думал: стоит посмотреть особенно пристально – и стена дома напротив может обвалиться… Хотя я бы не поручился за направление взгляда этих маленьких подслеповатых глаз, прячущихся где-то между щеками и лбом. Если бы существовало племя маленьких человекообразных бегемотов, Теплушкин был бы его типичным представителем. И зубы у него соответствующие – большие и квадратные.
– Вот. – Теплушкин вытащил из кармана смятый листок. – Читайте!
Это не поза. Просто как-то неловко вот так сразу взять и прочитать. Если подождать, клиент обязательно всё сделает сам… В том числе прочтет особо важную записку. Что-нибудь страшное, скажем, подними зарплату, а не то не будем на тебя работать, жуть как интересно… Я забыл про Данилу: ему было интересно, он расправил листок, прочел:
«Огонь охватит нечестивого. Его самого, семью его и всё, что его».
– Довольно поэтично…
Оказывается, маленькие человекообразные бегемоты страшны в гневе. На самом деле отсутствие чувства юмора – еще не повод, чтобы расколошматить все мое движимое имущество – несколько пустых бочонков, кружек и полных бутылок. Долго буянить Теплушкин не стал – это довольно трудно, когда тебя держат за руки, предварительно прижав столом к столу. Вероятно, тот же стол мешал ему разговаривать – воздуха хватало только на немного подышать.
– Отпустим?
– Попробуем…
Попытка оказалась удачной. Теплушкин вдохнул, выдохнул и не сказал – выдавил:
– Это кто-то из секты Пророка. Он их учит, что пить – это грех. И всё, что связано с этим, – грех. Если я не перестану поставлять бочки, они обещают сжечь мою фабрику… И мою семью вместе с ней…
– Что говорит гвардия?
– Меня к вам прислал Алёхин…
Нормальный человек с этого бы и начал. Может быть, ребятам из секты Пророка он тоже забыл что-то сказать?
Глава первая
